Ленар принялся читать, с головой окунувшись в мир бюрократической формы литературного искусства, и на пару секунд отключился от реального мира. Его пара секунд в реальном мире оказалась равна часу с небольшим, и он очнулся с болью в растекшейся по креслу спине, с резью в уставших глазах, с сосущим чувством в районе желудка и навязчивым однотонным звуком, издаваемым из динамиков в такт с мигающим желтым индикатором на главной приборной панели.
— Сигнал бедствия, запущенный аварийной механикой, — прокомментировала Вильма.
— Очень вовремя, — проворчал Ленар, покрутив головой, чтобы размять шею. — Ну, теперь мы знаем, что его батареи еще не израсходовали всю энергию.
Щелкнув переключателем, Ленар избавил мостик от оповещения о сигнале бедствия. Помещение вновь погрузилось в умиротворяющую тишину, нежно приправленную приятным уху низким урчанием работающих двигателей.
Вильма хлюпнула кофе и испустила сдавленный стон наслаждения.
— По тому, как ты пьешь кофе на рабочем месте, я уж точно скучать не буду, — сделал Ленар замечание, вернув взгляд в открытую папку. — Тебе нужно срочно бросать эту дурную привычку, если хочешь стать капитаном.
— Хочешь сказать, что капитан не может пить кофе?
— Хочу сказать, что капитан не имеет права подавать экипажу дурной пример.
— Да брось, Петре сейчас нас не слышит, а его камера и подавно. Дурной это пример или нет, но космический корабль — это место, в котором человек постоянно мечется из одного угла в другой до тех пор, пока не научится чувствовать себя комфортно. Или пока не свихнется.
— Хочешь сказать, что тебе сейчас комфортно?
— Да. Я здесь уже как дома, а ты мне как старший брат, — эти слова заставили его ухо заметно оттопыриться. — Когда ты уйдешь, я лишусь твоих хлестких замечаний, буду вынуждена занять твое место и вдобавок буду вынуждена молча и в полном согласии смотреть, как мое прежнее место займет совершенно незнакомый мне человек. Для меня это слишком много перемен за раз, и я хочу оставить себе хотя бы кофе.
Выражение «слишком много перемен за раз» его практически оскорбило. Да, будет перестановка в экипаже, и да, Вильме предстоит новое знакомство, но Ленару, который семьдесят лет проболтался в межзвездной пустоте, предстоит практически переехать жить из одной вселенной в другую, наполненную миллионами незнакомых людей, к которой он практически никак не приспособлен, и в которой он должен научиться прожить остаток своей жизни. Свежий воздух, личная жизнь и отсутствие криостаза казались соблазнительными аргументами, но такая резкая перемена среды обитания была подобна ветряной оспе — в детстве эта болезнь гораздо менее смертоносна.
Мотнув головой, он стряхнул с себя неприятные мысли, засасывающие его в пучины напрасного самокопания. Где-то впереди висят на волоске человеческие жизни, а он думает лишь о себе — это был эгоизм, первый тревожный симптом надвигающегося удара незнакомых микробов по привыкшему к стерильным условиям организму.
— Никаких пропаж в коридоре Д42, - вздохнул он, дочитав последний документ, и отнес папки обратно к стеллажу. — Не знаю, что именно мы нашли, но, похоже, его никто не ищет.
— Мы совершенно точно нашли «Гаял». Только я не могу определить номер модели.
— Я бы сильно удивился, если бы смогла, — вновь вернувшись в кресло, Ленар включил экран на своем терминале, и перед его глазами высветилась четкая картинка, состоящая из узнаваемых контуров тяжелого буксира с неровной дырой в районе кормы и груза в виде комка из слипшихся между собой округлых и ломаных линий, образующих техногенную кашу. — Я все еще не понимаю, что у него на прицепе. Похоже, от глаз толку нет. Нам нужна его документация и бортовой самописец.
— Ничего не забыл?
— И его экипаж, разумеется.
— Может, он вообще из другого коридора? — выразила Ирма предположение.
— О, ну я даже не знаю, — полился из Вильмы полный издевательских интонаций голос. — Давай посчитаем. От ближайшей точки соседнего коридора до сюда примерно полтора световых года. Если предположить, что в результате аварии его выбросило из соседнего коридора и принесло сюда инерцией, то при его нынешней скорости он должен был потерпеть бедствие еще… О, еще до того, как первого человека запустили в космос!
— Вильма, — окликнул ее Ленар, — Траектория движения этого судна не пересекается ни с одним коридором, кроме коридора Д42.
— Я сделала скидочку на то, что мы все живем в неэвклидовом пространстве.
— Ладно, я все поняла, — сдалась Ирма. — Я сморозила глупость, но все же этот корабль не мог взяться здесь из ниоткуда.
— Возможно, что он тут не больше полугода, и его еще никто не успел хватиться.
— Тогда как это согласуется с тем, что его аварийный передатчик находится в режиме экономии энергии?
— Пострадали аккумуляторные батареи от взрыва.
— А ты присмотрись к его корме, — настояла Вильма. — Взрыв явно был направленный, батареи не должны были пострадать.
— В таком случае, есть лишь одно разумное объяснение, — Ленар беззаботно завел руки себе за голову. — Этот состав переместился во времени.
— Ленар, я прошу занести в бортжурнал запись, что я не согласна с этим утверждением, — послышалось от Ирмы.
— Почему все так категорично?
— Потому что ты уже отслужил свое, и психиатрической комиссии будет плевать на твои самые смелые фантазии, а вот мне еще надо как-то закрепить за собой право на пост оператора.
Смех Ленара разлился по мостику.
— Не волнуйся, Ирма, я пошутил.
— А я нет, — произнесла Ирма наигранно серьезным тоном, но в нем все равно слышалась улыбка.
— Хорошо, — потянулся он к своей клавиатуре. — Но только потому что у меня сейчас хорошее настроение.
— Прибываем через десять минут, — отчиталась Вильма, — Что делаем? Швартуемся?
— Швартуемся.
6. Что в такой ситуации мне делать дальше?
Человечество, как вид, уже выросло достаточно, чтобы уверенно перешагнуть через такую болезнь роста, как религия. Тем не менее, количество верующих на душу населения было велико, как никогда раньше. Просто люди теперь стали верить в совершенно другие, более приземленные вещи. Колонисты, отправляясь в одностороннее путешествие на неосвоенную планету, верили, что их внуки будут купаться в чистых озерах и дышать свежим воздухом. Врачи верили, что человек, чью жизнь они спасли, сделает для мира что-то замечательное. Космические дальнобойщики верили, что грузы, которые они перевозят, помогут построить цивилизацию в очередном пустующем уголке космоса, а Петре, будучи человеком, чья профессия подразумевала под собой односторонние диалоги перед камерой, верил, что его труды помогут распространить веру в то, что человечество ни к чему не придет, если люди перестанут задумываться о пользе своего дела.
Если коротко, то подавляющее большинство людей верило в прогресс, не чувствуя при этом необходимости постоянно видеть, щупать и пробовать на вкус доказательства того, что прогресс действительно движется в правильном направлении. Никто не задавался бесполезными вопросами, вроде «зачем я появился на свет», «в чем мое предназначение» и «какого черта я вообще тут делаю», на которые все равно никогда не получит ответов. Люди просто делали то, что было нужно.
Отнять у человека работу, которой он занимается, может приравниваться к тому, чтобы отнять у него смысл жизни, и именно так чувствовал себя Петре, мечась по пустующим коридорам, словно голодный тигр в клетке. Прямо сейчас где-то там происходит волнительное событие, полное интересных подробностей, но этими подробностями с ним никто делиться не хотел. С одной стороны он понимал, что его вопросы никак не поспособствуют спасению человеческих жизней, но с другой стороны он не менее хорошо понимал, что небольшое интервью не станет серьезной помехой. Люди верили в свой труд, потому что наконец-то смогли примириться с конечностью собственного существования, и в их силах было лишь оставить после себя следы на страницах истории, которыми они могли бы гордиться на закате своей жизни.