Она нашла гостей на третьей палубе, негромко беседующих о чем-то с Радэком и Эмилем, и их одежда ненадолго отвлекла на себя ее внимание. Они все были одеты в форму, которая не менялась уже больше ста лет, но она выглядела какой-то неестественно потрепанной. Где-то виднелись потертости, где-то себя выдавали швы, а былая белизна обернулась оттенком бежевого. За этой формой определенно ухаживали, но ухаживали слишком долго. Форма, которую носила Вильма, еще ни разу не успевала достигнуть такого состояния до выдачи нового комплекта. Немного подумав о том, что гостей следовало бы переодеть, в ней разгорелся стыд за мысли об одежде, и она выбросила их из головы. В тот момент было много вещей, на которых следовало сосредоточить свое внимание, и одежда точно в них не входила. Она попыталась сосредоточиться на их лицах, но не узнала их. Те люди, которых она видела вчера в открытых капсулах, куда-то исчезли. Растворились в душевой воде и утекли в сливное отверстие, а их места заняли эти трое мужчин, которые даже при своих кислых физиономиях и слегка странной осанке имели больше схожих черт с живыми людьми.
Поздоровавшись со всеми она решила обменяться с ними парой фраз на отстраненную тему, чтобы составить о них хоть какое-то представление без участия посредников, но сильно переоценила свои возможности собеседника и завершила разговор так же сумбурно, как и начала. Она смотрела на их спокойные лица и не понимала, как они так легко переживают потерю своего товарища. Когда смерть добралась до ее товарища по команде, это так ударило по ней, что она чуть не уволилась с корабля, но ей помешал сам космос. Насколько бы сильно не погорячился человек в своих решениях, преодолевая космические расстояния у него будет более чем достаточно времени, чтобы остыть и подумать о своих дальнейших карьерных планах. Время, как это обычно и бывает, заставило ее прийти в себя, но рана так до конца и не затянулась, и теперь ей казалось, что она понимает горечь утраты этих незнакомцев даже лучше, чем они сами.
Приглашение в лазарет стало самой длинной и самой связной фразой, которую она смогла из себя выдавить, и первым на обследование вызвался Густав, причем вызвался он голосом Ильи и без видимого энтузиазма. Вильма сразу поняла, что Густав — это молчун, о котором рассказывал Ленар, и во время осмотра гадала, по жизни он такой, или все же он переживает смерть человека так же сильно, как и она. Редкие фразы, которые он отпускал, казались обыденными, слегка лишенными эмоций и, как ей показалось, без признаков интеллекта. Она боялась себе в этом признаться, но звук голоса Густава почему-то напоминал машинный голосовой генератор. Вроде бы он разговаривает, но складывалось ощущение, что он не понимает смысла собственных слов. Если не вслушиваться в его интонации, Густав производил впечатление совершенно нормального человека, пусть и слегка неразговорчивого. Еще раз осмотрев сыпь на его коже, она уточнила, действительно ли это последствия пищевого отравления.
— Да, — произнес он твердо и неопределенно, чем был способен заставить полиграф нацарапать «ну черт его знает» на бумажной ленте.
Вильма сделала с ним все, что было в ее силах. После ряда расспросов о его самочувствии она отказалась от мысли, что он расскажет ей что-то интересное, а если у него и были какие-то тревожные симптомы, помимо сыпи на коже, то он их тщательно скрывал, или же она не там искала.
Она отпустила Густава и попросила его позвать следующего. Следующим оказался Аксель, и с ним медосмотр прошел гораздо быстрее. То, что он был слегка подавлен гибелью товарищей, уже не вызывало у нее сомнений, но когда она заставила его снять рубашку и прикоснулась к его груди стетоскопом, она заметила на боковой части его торса, почти под мышкой, татуировку, значение которой не оставило у нее никаких сомнений. Она кольнула его в татуировку своим указательным ноготком и вежливо спросила:
— Как я должна понимать эту чертовщину?
Аксель явно не любил афишировать эту татуировку, и его смущенное выражение лица едва не заставило Вильму чувствовать себя виноватой. Он лишь повторил, что полностью здоров, и попытался что-то объяснить, но Вильма даже не стала его слушать. Она выгнала его из лазарета, напоследок сказав ему фразу вроде «вы совершенно точно не здоровы», только чуть громче и не так вежливо. Он не стал возражать или упираться, а просто смиренно вышел, не проронив ни звука. Оставшись на минуту одна, она все же почувствовала легкое чувство вины, но тут же вырвала его из себя зубами, прожевала и выплюнула в урну. Ленар просил ее убедиться, что они здоровы, она так и поступила. Нездоровым людям нечего делать в космосе.
Илья зашел к ней без вызова, и застал ее с задранной штаниной, обнажившей ее голень. Она стыдливо расправила штанину, но было поздно. Илья быстро сложил в уме одно с другим и поздоровался с ней вопросом:
— Вы не доверяете нам?
— Любое доверие надо заслужить, — выдохнула она.
— А когда вы впервые заняли пост на этом корабле, вы так же требовали от сослуживцев заслуживать ваше доверие?
— Нет, — мотнула она головой, порывшись в памяти. — Тогда была совсем другая ситуация. Присаживайтесь.
Они присели друг напротив друга, и она достала фонарик из ящика стола. Зрачок, обрамленный голубой радужкой, испуганно съежился от яркого света, и Вильма вслух отметила, что «ПОКА все нормально».
— Не хочу критиковать ваши методы, но для чистоты обследования тест реакции зрачка должен был проводить кто-то другой.
— Вас не устраивает, как я провожу тест? — приготовилась Вильма оскорбиться.
— Нет, просто вы вводите мой зрачок в заблуждение.
— Каким образом?
— Он не может понять, сжиматься ему от яркого света или расширяться от вашей ослепительной красоты.
Вильма теперь поняла, почему Ленар неоднократно назвал Илью «скользким типом». Даже чтобы сделать женщине комплимент, он выбрал неоправданно извилистый способ. Она не любила такой подход, но когда кто-то делает женщине комплимент ее внешности, это просто не может не вызвать небольшую щепотку теплоты где-то глубоко в груди.
— Если вы решили сделать мне комплимент, то спасибо, — промолвила она сконфуженно. — Но если вы таким образом просто хотите отвлечь меня от медосмотра, то у вас ничего не выйдет.
— Я серьезно, — заверил ее Илья и легким фамильярным жестом щелкнул ее пальцем по лежащей на плече пружинке волос, чтобы пронаблюдать за тем, как она отпрыгнет за спину. — Кажется, я слишком долго отсутствовал. В производстве криостазового геля что-то поменялось, или наконец-то придумали шампунь, который хорошо его смывает?
На самом деле шампунь от геля придумали уже давно, но в нем был один минус — вместе с гелем он смывает волосы.
— Боюсь, ни то ни другое, — поспешила похвастаться Вильма. — Просто мне лень стричься.
— Вашей ленью, наверное, можно горы свернуть.
— Смотрите на кончик моего пальца, — оттопырила она указательный палец и начала описывать в воздухе крест.
Пока она его осматривала и ощупывала его лимфоузлы на предмет неприятных сюрпризов, он сделал ей еще несколько комплиментов и один раз даже улыбнулся. В представлении Вильмы человек, еще вчера потерявший товарища, должен вести себя как-то по-другому, и отвечала ему сдержанно и отстраненно. Либо он настолько черствый человек, либо он еще не миновал стадию отрицания, но когда он в очередной раз находил повод сказать что-нибудь плохое об Объединенном созвездии, в его голосе было слышно все, кроме черствости. Казалось, еще чуть-чуть, и он найдет способ обвинить государство в гибели своего товарища, и пусть лучше так, чем он начнет винить ее или Ленара, которые имели к его смерти непосредственное отношение. Это они вскрыли капсулу, в которой находилось жизнеспособное тело, и это с их руки оно утратило жизнеспособность.
Она попросила его оголиться выше пояса, и заткнула уши стетоскопом. Он вздрогнул, когда холодный металл ужалил его в грудь, и Вильма тщательно вслушалась в его дыхание. Она не была дипломированным терапевтом, и при нормальных условиях ее бы не допустили к осмотру пациентов, но в космосе не было врачей, а были лишь дальнобойщики, которых снабдили самыми базовыми медицинскими навыками, которые могли бы им пригодиться посреди межзвездной пустоты.