Каждое последующее действие казалось ей бессмысленнее предыдущего, но она постоянно напоминала себе, что «так надо», и тешила себя надеждами найти в Илье что-то, что позволит ей приказать ему лечь на койку и не шевелиться до прибытия в порт. Ей следовало бы стыдиться подобных мыслей, но вместо стыда она ощущала лишь желание поскорее покончить со своими обязанностями и провести еще пару часов наедине с техническим руководством.
— Давай посмотрим, что у тебя внутри, — пригласила она Илью в томографическую камеру и повторила про себя, что так надо.
Он знал, как следует себя вести, и следовал ее рекомендациям еще до того, как она успевала их произнести. Даже этот трехмерный томограф, недавно отпраздновавший свое столетие, был точным медицинским прибором с широкими диагностическими возможностями, читать показания с которого должен был квалифицированный специалист, а не дальнобойщица. По объемному рисунку, что проявлялся на экране, Вильма могла определить трещины, переломы, инородные тела и некоторые злокачественные образования, но почти с тем же успехом она могла все это определить и без томографа. Что она надеялась найти, она и сама не знала, но продолжала вглядываться во вращающуюся с ее руки объемную проекцию так, словно томограф сумел спроецировать не только тело, но и душу пациента. Ей пришлось признать, Илья обладал некоторым обаянием, а его манера вести беседу никак не выдавала в нем человека, который что-то скрывал. И все же он что-то скрывал, и скрывал настолько мастерски, что даже томограф этого не увидел… или же Вильма не туда смотрела. Ощутив легкое разочарование, она разрешила ему вылезти из томографической камеры и спросила:
— Вы с Акселем давно работаете вместе?
Он устремил свой взгляд в потолок в поисках ответов, и неуверенное мычание выдавало плохо притертые шестеренки в потрепанной временем памяти. Вильме показалось, что он вспоминает слишком долго. Даже она бы уже давно назвала без запинки количество лет, которые она делит корабль с каждым из своих сослуживцев.
— Двадцать три года, если не считать последние полвека, — неуверенно произнес он. — А что?
— Хочу, чтобы ты мне сказал, как его капитан…
— В данный момент я ему не его капитан.
— Хорошо, как бывший капитан, — вдохнула Вильма полную грудь. — Он готов к работе?
— Думаю, да.
— Меня не устраивает такой ответ.
— Уверен, что он готов к работе, — переформулировал Илья. — Если, конечно, он не начнет утверждать обратного.
— А ты? — пристально вгляделась она в него, пытаясь взглядом слегка подпалить его чувство комфорта. — Ты готов к работе?
— Конечно, готов, — непринужденно сходу выпалил он, и она захотела ему поверить.
— Хорошо, тогда сможешь сделать для меня одно одолжение?
— Конечно.
— Найди Акселя и попроси его вернуться сюда.
Вот теперь настало время для чувства стыда.
11. Бьярне
Подобно тому, как каждая пролитая посреди пустыни капля воды казалась трагедией, так и смерть человека посреди космической пустоты ощущалась гораздо явственнее, чем в городе с населением в пять миллионов. Факт, что еще позавчера враз вымерла двенадцатая часть всего населения корабля, с трудом укладывался в голове, а осознание того, что такое теоретически могло случиться с каждым, вытягивало душу из жил. В космосе был миллион способов умереть, и космонавтов до сих пор успокаивала мысль, что они способны как-то повлиять на вероятность собственного выживания, но мысль о смерти вследствие криостаза пробуждала настолько сильное чувство собственной беспомощности, что один лишь вид криостата мог довести до легкого приступа нервного смеха.
Сплоченность людей перед смертью оказалась пустым звуком. Что бы ни диктовал кодекс поведения, а все люди были разными, реагировали на смерть они тоже по-разному, и каждому предстояло в одиночку победить собственных демонов. Поэтому смерть не сплачивала, а лишь разделяла. Что по-настоящему сплачивало, так это работа. Пока ты жив и здоров, оправданий для прогула рабочей смены у тебя нет, и хочешь ты или нет, но тебе придется снова встать плечом к плечу со своими коллегами и доделать начатое. Троица гостей определенно была живой, но к их здоровью все еще оставались вопросы. Вильма дала всем троим разрешение на трудовую деятельность, но оставила за собой право в любой момент изменить свое «экспертное заключение». Она ни секунды не верила, что они полностью здоровы, но у них был при себе крайне ценный ресурс — три пары рук, которые способны ускорить переброску станции «Магомет» на прицеп буксира Ноль-Девять. Вслух никто об этом не заявлял, но дальнобойщиков всегда нервировали моменты, когда их корабль дрейфует посреди космоса. В абсолютно любом космическом корабле самая важная часть — это двигатели. Пока они не работают, корабль уже не имел права называться транспортным средством, а являлся лишь неподвижным куском металла и керамики, внутри которого заперты люди. Мысль об этом была подобно зуду в той части тела, до которой нельзя дотянуться, и три пары лишних рук могли помочь расчесать этот зуд.
Со временем гости начинали чувствовать себя все лучше. Их походка становилась увереннее, сыпь отступала все сильнее, а синяки с неохотой рассасывались. Спустя двое суток после разморозки они выглядели уже почти здоровыми, но настороженные взгляды по сложившейся привычке продолжали провожать каждое их резкое движение.
Один человек, про существование которого уже практически и не вспоминали, не был вовлечен в коллективный труд, и этому человеку не нравилось такое положение вещей. С объективной точки зрения корреспондент не мог предложить космонавтам полезной помощи, но он хотел если не быть полезным, то хотя бы быть занятым. Он задействовал все навыки дипломатии, которым его учили, и вооружившись всей учтивостью, что была у него в арсенале, обошел всех троих выживших с предложением украсить своими лицами документальный фильм о космических дальнобойщиках. Илья, Аксель и Густав были абсолютно разными людьми с совершенно разными характерами, но реакция всех троих была идентична — они смотрели на бедного Петре, словно на прокаженного, и отвечали «Нет» таким тоном, что им можно было обрабатывать алмазы.
Петре был профессионалом своего дела. Как профессионал он прекрасно знал, что если люди не хотят давать интервью, им не стоит лишний раз навязываться. Но так же, как профессионал, он не мог просто взять и оставить свое профессиональное любопытство неудовлетворенным. Он застегнул камеру в чехол и смирился с мыслью, что в обозримом будущем она ему не потребуется.
Смерть на корабле перевернула все с ног на голову, и ценность работы корреспондента испускала предсмертные хрипы под прессом инфляции. Он был человеком, который слишком много времени провел в густонаселенном мире, где каждый день умирают тысячи человек, и смерть очередного незнакомца считалась неизбежным порядком вещей. Он ощущал себя черствым сухарем, и как ни старался, не мог пробудить в себе те чувства, с которыми положено провожать умерших. Каждый раз, когда он вспоминал имя Бьярне, в голове крутилась лишь одна мысль — «Почему же он умер?». Бьярне был для него пустой абстракцией, но история, которая лежала за его телом, не давала покоя.
Отныне Петре являлся лишь обычным маленьким человеком, скитающимся по кораблю в поисках новой цели. Он был песчинкой в карьере, и любое его действие было подобно вздрагиванию молекулы воздуха посреди урагана, но просто сидеть на месте до конца путешествия он не мог, зато мог продолжить заниматься тем, чему был хорошо обучен, — собирать информацию. Какова была его конечная цель, он не знал, но пообещал себе, что позже обязательно придумает, а до тех пор его мысли были поглощены навязчивыми идеями, а тропа, на которую он ступил, уже успела привлечь к нему нежеланное внимание.
— Добрый день, — как обычно солгал Ленар, войдя в комнату отдыха.
Взгляд корреспондента вынырнул из НЭУЧа, который ему любезно отдала Вильма в свободное пользование, и вокруг глаз проросли морщинки от натянувшейся на череп улыбки.
— Очень хорошо, что вы зашли, — отложил Петре в на столик электронное устройство. — Я хотел поговорить с вами, но постеснялся отвлекать вас от работы.