— Ирма, — окликнул он этого человека, и к нему обернулось запыхавшееся лицо, блеснувшее в свете ламп мокрой дорожкой, прочерченной скатившейся с виска каплей пота. К ее груди прижималась двадцатиметровая змея промышленного кабеля, свернувшаяся калачиком, и помимо легкого оскорбления своей гордости Петре разглядел в ней весьма увесистую возможность завязать разговор. В его представлении не был законов природы, объясняющих причины, по которым его заставляли отсиживаться двумя палубами выше, пока девчонка в полцентнера работает грузчицей. Расстояние, которое их разделяло, он преодолел трусцой, и принялся отбирать у нее катушку кабеля. — Позвольте вам помочь.
— Спасибо, но мне очень неловко взваливать на вас грязную работу… — начала она бороться за право обладания кабелем.
— Я настаиваю, — подтянул он усилия, и услышал скрип, с которым пара кроссовок скользнула по палубе ему навстречу. — По праву человека, желающего взять на себя неделимый груз.
— Если Ленар узнает, он решит, что я халтурю.
— Тогда мы сохраним это от него в секрете.
Она выждала несколько секунд, сверля его взглядом, но он упорно не выражал ничего, кроме решимости порядочного мужчины помочь слабой и хрупкой с виду девушке. В этом была доля правды, но в других обстоятельствах он бы себе такого не позволил. Сейчас, держа Ирму за приросшую к ней катушку, он ощущал себя не помощником, а скорее грабителем, отнимающим пожитки у случайной прохожей в пустом переулке, а двадцатью годами ранее он прекрасно помнил, как родители учили его сначала предложить помощь, а уж потом ее навязывать. Он слишком много навязывался, слишком много досаждал, и уже чувствовал себя слишком лишним на этом корабле. Но катушку так и не отпустил, и Ирма сдалась первой.
— Куда? — спросил он, и она указала ему путь к складу, взяв из кучи спасенного хлама какой-то ящик.
Существовал закон о космической экологии, запрещающий мусорить даже посреди великой пустоты. Остов разрушенного корабля тоже считался за мусор, и если его убрать попросту не было никакой физической возможности, то экипаж был обязан хотя бы спасти с него все самое ценное. «Самое ценное» оказалось слишком растяжимым понятием. Запчасти, инструменты, бортовые самописцы (на космических кораблях они устанавливались не в единственном числе), технические жидкости и все остальное, что не испортилось, и при этом могло поместиться в шлюз. В прошлый раз, когда Ирма рассказывала о своей работе, она заметно нервничала. Теперь же в отсутствии камеры у нее словно выросли крылья, и даже груз в руках никак не препятствовал потоку слов, льющихся через хорошо смазанную гортань, и хоть Петре обо всем этом уже знал, слушать ее ему нравилось. Возможно, дело было в звуке ее голоса, или в увлеченности, с которой она стремилась поделиться с не вовлеченным человеком своими впечатлениями.
— Вы ведь любите свою работу? — наконец-то спросил он во время четвертого захода на склад, и Ирма высунула свой нос из журнала, в котором дотошно записывала все спасенное имущество.
— Да, я очень горжусь своей работой.
— Простите, просто у меня создалось ощущение… — прокряхтел он, укладывая бочонок с графитом на свободное место, — …что вы избегаете космоса.
— Что заставило вас так думать? — растопырила она уши.
— Я заметил, что каждый раз, когда появляется работа вне корабля, вы остаетесь внутри.
— Вы наблюдательны.
Если бы эти слова прозвучали на каком-то незнакомом языке, Петре бы решил, что его проклинают.
— Так вы все же избегаете космоса?
— У меня нет такой роскоши, чтобы чего-то избегать, — закончила она пометку в журнале, и они вышли со склада. — Ленар наш капитан. Он занимается распределением обязанностей, а я просто выполняю приказы.
— И вам не кажется это немного странным?
— Нет ничего странного в том, чтобы выполнять приказы.
— Странным то, что вам, похоже, ваш капитан доверяет меньше, чем всем остальным.
Она оглянулась на что-то невидимое, словно хотела этим простым жестом заполнить несколько секунд тишины, которые ей потребовались на обдумывание услышанного.
— Обычно мы не обсуждаем вопросы доверия, — нашла она подходящие для себя слова. — Но у него есть причины держать меня подальше от опасной работы. Я ведь, как вы правильно заметили, самый молодой член экипажа, и у меня меньше опыта, чем у всех остальных.
— Понимаю, — слукавил Петре. Что она имела ввиду, он не понимал, но начинал догадываться, что в этих словах не так много правды, как она пыталась ему внушить. — И каким же образом вы наберетесь опыта, если вас не станут выпускать с корабля?
И он тут же выругал себя за это. Слишком прямо и слишком в лоб это было сказано. Со скоростью кроликов в его голове начали плодиться слова извинений за столь грубые намеки, но Ирма лишь задумчиво пожала плечами и смиренно ответила:
— Точно не знаю, но мои основные обязанности все же находятся внутри корабля, а не снаружи.
Ему уже встречался такой склад характера, но он не сразу сообразил, что к космонавтам он тоже применим. Такие, как Ирма, комфортнее чувствуют себя в подчиненной роли, когда над ними стоит человек, принимающий решения и отдающий приказы, который в случае катастрофы готов принять на себя по крайней мере часть ответственности. Если Вильма была первым претендентом на капитанское кресло, то Ирма в этом списке и вовсе не числилась. Возможно, она настолько сильно любила быть снизу, что именно по этой причине так и не дотянула ростом до ста семидесяти сантиметров. Петре хоть и вымахал пятнадцатью сантиметрами выше, но во многом ее понимал. Профессия корреспондента была лишена мук сложных решений — для этого существовали редакторы. Он же был дровосеком от мира СМИ — от него требовалось собирать строительный материал и отправлять его на лесопилку.
Следующие полтонны спасенного материального имущества они перетаскивали молча, обмениваясь лишь вынужденными фразами вроде «где это поставить?», «смотрите под ноги» и «простите, вы не ушиблись?». Периодически космонавты возвращались с очередным спасенным имуществом, подбрасывая работу и отправляясь обратно, и Петре встречал их с приветливой улыбкой, делая вид, что ничего не делает, будто его вот-вот застукают за каким-то преступлением. Он быстро запятнал свою куртку в чем-то черном и, вероятно, очень едком. Его майка пропиталась потом, спина заныла, а руки постепенно отказывались работать, но его губы невольно кривились в глупой ухмылке, а настроение было приподнятым, как после длинной похвалы главного редактора. Было приятно ощутить себя полезным, но он напомнил себе, что спустился на третью палубу по совершенно другим причинам.
— Вы очень интересно рассказывали про экологию, — заговорил он, когда Ирма предложила сделать небольшой перерыв, и они оба уселись на какие-то бочки. — А вы не могли бы рассказать поподробнее? Из чистого любопытства, разумеется.
— То есть без камер?
— Без камер, — пообещал он.
— А о чем вы бы хотели услышать?
— Если в космос запрещено выбрасывать мусор, что же вы делаете с отходами?
— Металл и пластик мы сортируем в соседнем отсеке на вторичную переработку, — указала она большим пальцем себе за спину.
— А все остальное?
— Продукты жизнедеятельности, жидкости и прочие отходы естественного происхождения отправляются в дегидратационную камеру.
— И что там с ними происходит?
— Их вакуумируют, чтобы как можно больше жидкости превратилось в пар, — она изобразила руками облако пара, поднимающееся над мусорной кучей. — Так легче извлечь из них влагу, чтобы потом отправить ее на вторичную очистку и дистилляцию. Так мы извлекаем из отходов воду и возвращаем ее в водные резервуары для технических и бытовых нужд. Твердые отходы же остаются в вакуумной среде, и выгружаются в ближайшем порту. Большинство из них превращается в удобрения и корм для выращивания полезных видов насекомых, но какую-то часть все равно отправляют на уничтожение.