— Вижу, вы каждой каплей воды дорожите.
— Это необходимо. Вода — это единственное, что мы выбрасываем за борт в больших объемах.
— Вы же только что сказали, что возвращаете воду в резервуары.
— Да, но наши двигатели потребляют эту воду безвозвратно, — напомнила она, — Именно разогревая воду до состояния плазмы и выбрасывая ее в космос под большим давлением корабль создает реактивную тягу.
— Да-да, теперь я вспомнил, — досадливо крякнул Петре и размазал грязное пятно по своему блестящему лицу. — А неудобный вопрос позволите?
— Тоже из чистого любопытства?
— Если вы сейчас увидите при мне камеру, разрешаю швырнуть в меня гаечным ключом, — шутливо поднял он руки.
— Спрашивайте, — ответила она, и он опустил руки.
— Часто ли люди умирают в космосе?
— На моей памяти это первый раз, — помрачнела она лицом. — Статистика говорит, что в космосе еще никогда не было так безопасно, как в наше время, но статистика — это самая лживая из наук.
— А что написано в инструкциях по поводу смерти человека?
— Хотите спросить, не отправляем ли мы тела в дегидратационную камеру? — уточнила она, и он утвердительно кивнул. — Нет, в уставе предусмотрен пункт, строго запрещающий подвергать порче мертвые человеческие тела.
— Вот как? — промычал Петре и быстро придумал еще один бессмысленный вопрос, — А почему?
— Во-первых тело погибшего человека должны опознать в порту. Разумеется, на родственников рассчитывать не приходится, но до порта помимо образцов ДНК должна сохраниться общая биометрия тела. Рост, вес, отпечатки пальцев, слепок зубов, цвет волос, шрамы на коже и прочее, что поможет установить личность. Во-вторых, нас посреди космоса сложно проконтролировать. Если кто-то умер, необходимо сохранить тело, чтобы доказать, что смерть не была насильственной. И в-третьих, если смерть все же не была насильственной, патологоанатомы должны по останкам определить истинную причину смерти.
Она рассказывала почти с увлечением в голосе, а Петре кивал головой в такт ее репликам, словно болванчик, и мысленно рассуждал о том, что эта девушка явно воспринимает все произошедшее как должное. Если поначалу в нем крутились идеи о том, чтобы как-то поддержать ее или ободрить, то теперь он увидел, что в этом отсутствовала необходимость. Смерть на корабле не обрадовала ее, но и не сломила.
— Значит… — совершил он нерешительную паузу, все еще боясь произнести при ней вслух это имя, — …Бьярне вы тоже… сохранили?
— Да, — предсказуемо дернулся ее взгляд при звуке имени. — Иначе нельзя. Это закон.
— И вас это никак не смущает?
— Что именно?
— То, что когда вы будете ложиться в криостаз, в соседней капсуле будет лежать мертвец?
— О, нет, его тело совсем не в криостазе, — замотала она головой, и теперь взгляд Петре предательски дернулся.
— А где же? — спросил он, ощутив, как у него в груди вскипели противоречивые эмоции. Он не мог решить почему, но почему-то он отчаянно не хотел, чтобы она отвечала.
Но все же она ответила.
— На продуктовом складе.
Чертовка.
Именно такого ответа он и боялся все последние три секунды, и нахлынувший шок временно приглушал чувство подступающего к горлу отвращения.
— Вы совсем с ума сошли? — задал он вопрос без вопросительной интонации.
— Успокойтесь.
Он почувствовал, как на его плечо медленно опустилась женская ладонь, и тут же вскочил на ноги, не понимая, куда ему теперь деваться от мерзкой мысли, что его завтрак совсем недавно лежал рядом с мертвецом. По всем известным ему меркам это было дикостью, граничащей с каннибализмом. Ему хотелось проблеваться, прополоскать горло и почистить зубы, но наружу из него просились лишь слова, звучащие на октавах, которые, как ему казалось ранее, были ему недоступны. Голова шла кругом, и он нащупал кончиками пальцев переборку на случай, если начнет падать в обморок.
— Это же варварство какое-то!
— Успокойтесь, — повторила она убаюкивающее и тоже поднялась на ноги. — Я понимаю, вам неприятна эта ситуация. Простите, я не должна была вам этого говорить.
— Не должны были говорить? — переспросил Петре, и желание проблеваться резко сменилось желанием поскорее принять душ. — Вы не должны были укладывать мертвеца вместе с нашей пищей!
— Успокойтесь, все в пределах санитарных норм, — продолжала она его успокаивать, но Петре упорно продолжал видеть в ней какое-то маленькое чудовище. — Тело не разлагается, и при этом оно хорошо упаковано.
— Но оно ведь… рядом с нашей едой! — выдавил он из себя силой. — Почему именно продуктовый склад?
— У нас на корабле лишь два помещения, в которых всегда поддерживается низкая температура, и одно из них не терпит источников лишней влаги.
— Но почему не криостаз?
— Компьютер не запрограммирован на заморозку людей, у которых нет пульса, — невозмутимо объясняла она. — А даже если обойти это ограничение, то он все равно не сможет накачать мертвое тело криопротектором.
— Но тело ведь рядом с едой! — продолжал он тараторить и всплеснул руками так, словно это был взмах крыльями. — Неужели вас это никак не смущает?
— Смущает, конечно, — ответила она смущенно, — но тут уж ничего не поделать.
По ее виду можно было смело заявить, что этот разговор смутил ее сильнее, чем труп в холодильнике напротив замороженных супов. Лишь когда Петре почувствовал, что ему стало немного душновато, он оттянул и без того свободный ворот своей майки, извинился за что-то по старой привычке и с проворством профессионального клептомана незаметно стащил раскладной нож, беспечно валяющийся на одном из стеллажей. Ему нужно было придумать хороший повод, чтобы покинуть Ирму раньше обещанного, но лгать ей в лицо ему не пришлось, ровно как и что-либо ей объяснять. На его лице было все написано, и Ирма не стала бросать ему вдогонку лишние вопросы.
Все стало резко легче и сложнее одновременно.
В его голове созрел невероятный по дерзости план, в котором он проникает в отсек криостаза и размораживает тело Бьярне, но к счастью или сожалению этот план пришлось выбросить из головы. На продуктовый склад вела чуть ли не единственная на всем корабле дверь, которая не имела ни замков, ни автоматики. Проходи и не задерживайся, только дверь за собой не забудь закрыть. Добравшись до первой палубы, он вытащил из кармана добытый нож и приложил его ко лбу. Холод металла оказал успокаивающее действие, и он почувствовал, что мысль о трупе на складе уже не кажется такой дикой.
С трупами у него были особые отношения. В начале своей карьеры он полтора года проработал в отделе криминальной хроники. Много общался со следователями, патологоанатомами, иногда с потерпевшими и их родственниками. Его учили, что каждый уважающий себя журналист обязан уметь засунуть свое личное мнение себе куда-нибудь поглубже и в любой ситуации сохранять беспристрастность. Его уверяли, что мир не может делиться на черное и белое, и поэтому Петре не вправе кого-либо винить, жалеть или оправдывать. Он должен был просто делать свою работу и все, но вскоре Петре понял, что в мире есть и черное и белое. Он считал, что работая в криминальной хронике он сможет вселять в сердца законопослушных людей уверенность в работе органов правопорядка, а в сердца преступников страх перед правосудием, но в результате страх вселился в него самого. Чем больше раскрытых преступлений он освещал, тем сильнее ужасался тому, какие монстры могут скрываться под видом совершенно невинного человека, и на какие чудовищные поступки они способны по причинам, которые не способен постичь психически здоровый человек. Ему часто приходилось слушать о работе очередного убийцы, но когда он увидел одну из жертв своими глазами, она сумела рассказать ему о своей незавидной участи куда больше, даже будучи мертвой. Убийцы сами по себе не так страшны, как их работа, и один единственный мертвец смешал в Петре такой крепкий коктейль из гнева и ужаса, что он использовал все свои связи ради личного присутствия на казни виновного, на чьих руках кровь еще семи человек.