«Я вас встречу» — сказала Вильма, и Радэк ничего не ответил. Он продолжал плыть по искореженным коридорам, разгоняя во все стороны перепуганные стайки мелких металлических рыбок и ощутимыми толчками сгоняя с пути более крупные. Дверь в шлюз встретила его габаритными огнями и стрелками ориентации, и он в последний раз оглянулся назад — Аксель налегке двигался прямо за ним в «кильватере», не теряя контакта с переборками, чтобы случайно не врезаться в своего напарника. Развернувшись ногами в сторону, куда указывали стрелки, Радэк выпрямился, вцепился в скобы обеими руками и внес свое тело туда, где царствовало притяжение.
На самом деле на космических кораблях не было никакого притяжения. Сила, которая заставляла все предметы лететь вниз, была отталкивающей, и влетая в шлюз можно было в полной мере ощутить, как эта сила пытается вдавить пойманный под свой пресс объект в палубу. Радэк не столько приземлился, сколько врезался ногами в палубу, и кожей всего тела услышал звук удара, разнесшийся по скелету его скафандра. Звук, с которым сто двадцать килограмм упакованного в тяжелую оболочку человека вдруг падает на металлическую решетку, при большом желании можно было услышать с другого конца палубы, и говорить Вильме, что он уже вошел в шлюз, было излишним. Он лишь начал ждать, когда за его спиной раздастся подобный звук, но то, что он услышал, заставило его обеспокоенно развернуться.
— Ребята, что у вас случилось? — Вильма тоже услышала не тот звук, который ожидала.
— Все в порядке, — натужно прохрипел Аксель, — можно шлюзовать.
— Я бы не назвал это порядком, — возразил Радэк и закрыл дверь.
Началось шлюзование.
Он хладнокровно наблюдал за тем, как Аксель пытается подняться с палубы, и не помогал ему лишь по той причине, что в таком тяжелом скафандре скорее сам свалится на палубу, чем поможет другой такой же громаде встать на ноги. В скафандрах был настолько высокий центр тяжести, что в них можно было стоять и ходить только прямо, остальные же положения угрожали опрокинуть космонавта и прижать его к палубе собственным весом. Хорошо тренированный человек мог подняться самостоятельно, но глядя на то, как Аксель неуклюже пытается отжаться от палубы под нарастающее шипение воздуха, Радэк понял, что это не его случай.
— Не молчите же, — воскликнул взволнованный женский голос. — Что у вас случилось? Нужна помощь?
— Аксель упал, так что потребуется твоя грубая сила.
— Аксель, что с вами? У вас все еще боли в ногах?
— Нет, все в порядке, — заверил он, и Радэк ему не поверил. — Просто я кажется немного отвык от гравитации.
— Насколько я знаю, вы работали в космосе еще до моего рождения. Как же так вышло, что пять часов в невесомости отучили вас стоять прямо?
— Большую часть жизни я не работал, а лежал в холодильнике, — прорычал он, продолжая бороться с собственным весом.
— Ваше оправдание весьма сомнительно.
— Как и ваше замечание. А теперь будьте добры прекратить язвить и дать дефектному болту еще разок случайно пережить разрушающий контроль!
— Вы его провалили в тот момент, когда не смогли удержаться на ногах, — по громкости шипения Радэк понял даже не глядя на манометр, что шлюзование вот-вот закончится, и поспешил добить Акселя до того, как в камеру ворвется Вильма. — Нам нужны эффективные члены команды…
— …а не пошли бы вы к черту, Радэк?…
— …поэтому либо вы работаете эффективно, либо сидите на первой палубе и не дергаетесь из-за вашей тупой…
Открывшаяся дверь перебила его. По тому, как стремительно Вильму всосало внутрь, можно было сделать вывод, что между шлюзом и холлом все еще была большая разница в давлении. Упав на коленки перед пострадавшим, она проявила ловкость, которую Радэк в ней прежде не замечал, и отстегнула шлемофон от скафандра с такой легкостью и естественностью, будто каждый день отрывала кому-то головы. Лишние пять килограмм снаряжения с глухим ударом легли на палубу, под еще несколько десятков Вильма подставила свое плечо. Радэк наблюдал за этим заворожено, даже забыв отстегнуть свой собственный гермошлем. В последнее время Вильма часто помогала неподготовленным людям подняться на ноги, проявляя едва ли не материнскую заботу, хотя часто все было наоборот. Помочь встать упавшему человеку — дело святое, но почему-то Радэк был рад своей свободе хотя бы от этой ноши. С некоторых пор люди для него разделились на членов экипажа и обузу, и Акселя он за члена экипажа не считал, ровно как Петре и все живое, что находилось внутри корабля, не будучи к нему приписанным.
Помогая Акселю раздеваться, Вильма заваливала его вопросами о самочувствии, и с глубоким сомнением на лице выслушивала все отрицания и заверения, что с ним все в порядке. Радэк нашел в себе силы снять скафандр самостоятельно. Гигроскопические костюмы, которые носились под скафандром, были облегающими до неприличия, и плотно обхватывали все тело, подчеркивая его контуры. От окончательного неприличия эти костюмы отделяли несколько слоев толстых трусов высокой впитываемости, которые позволяли космонавтом не держать все в себе и удовлетворять естественную нужду с чистой совестью и скафандром. При этом эти трусы совсем не считались подгузниками, потому что взрослые серьезные дядьки, летающие в глубоком космосе, просто не могут носить подгузники. Это были трусы высокой впитываемости, и никак иначе.
За исключением того, что костюмы комплектовались такими трусами, они так же хорошо отводили влагу от тела и создавали иллюзию комфорта, однако часть влаги неизбежно конденсировалась на самом скафандре, создавая питательную среду для бактерий, которые в свою очередь моментально отобьют у любого человека с хорошим обонянием желание на несколько часов заворачиваться в тесный антропоморфный пузырь, наполненный изнутри незабываемыми ароматами. Обычно сразу после эксплуатации скафандры чистят изнутри, но если скафандр в скором времени планировалось использовать заново, допускался разумный компромисс — скафандр должен был быть отвакуумирован в шлюзе. В вакууме влага испаряется быстро.
Как только скафандры были заперты в шлюзе, насосы зажужжали, высасывая воздух, и Вильма, выжидающе уперев руки в бока, сказала:
— Аксель, вы можете идти на обед. Мы с Радэком позаботимся о вашем скафандре.
— Я предпочитаю сам заботиться о своем скафандре, — настоял он, но тут же смягчил свое выражение лица. — Но если вы хотите, чтобы я оставил вас одних, то так и скажите.
— Я хочу, чтобы вы оставили нас одних, — призналась она. — Мне нужно провести с Радэком воспитательную беседу.
Она бросила на Радэка такой взгляд, будто последняя фраза была адресована именно ему. Дальнейших возражений не последовало, и Аксель исчез так, словно все это время был плодом коллективного воображения. Даже звука его отдаляющихся шагов не было слышно, но все же Радэк был уверен, что тот не остался подслушивать. Она выждала в напряженном молчании еще где-то с полминуты, вероятно выбирая правильный слова, написанные невидимыми чернилами на двери шлюзовой камеры, и затем начала «воспитательную беседу».
— Это было грубо.
Она говорила совершенно нейтральным тоном, но Радэку все равно захотелось сплести руки, создавая видимость безразличия.
— Согласен, — решил он принять все удары без лишних споров.
— Ты что-то имеешь против Акселя?
— Нет.
— Ты мне врешь сейчас?
— Да.
— И что мне с тобой делать? — озабоченно вздохнула она так громко, что на долю секунды проглотила звуки насосов. — Может скажешь что-то в свое оправдание?
— Никаких оправданий у меня нет, — признался он таким уверенным голосом, словно именно он был обвинителем в этом разговоре. — Скажу лишь, что у меня сегодня дурное настроение, но если ты сочтешь это за оправдание, то я в тебе сильно разочаруюсь.
— У всех дурное настроение, но все держат себя в руках. И это странно, потому что из всей команды именно ты всегда был самым дисциплинированным человеком. Ты точно ничего не хочешь сказать?
— Нет.
— Хорошо. Придется мне поговорить с Ленаром.