Алан, светловолосый мальчик восьми лет, сидел на кухне и уныло доедал ужин – вчерашний салат, который заботливая мама слишком щедро сдобрила маслом. В масле плавали кусочки какой-то зелени, масло брызгало из огурцов, масло стекало с вилки и капало вокруг тарелки – и всё это было холодным, так как Алан боялся включить плиту. Он не мог перебороть страх перед техникой и любыми механизмами, даже замками, и из-за этого часто не мог совершить простые действия, доступные ребёнку его возраста. Алан боялся пользоваться ключами, любой домашней техникой, телефоном, дверным звонком. Его считала туповатым, и нередко только угрозы отца прийти в школу и рассказать обо всех этих вещах могли повлиять на мальчика. Даже животный страх перед барахлящим выключателем, в котором время от времени проскальзывала голубая искра, не был сильнее чувства стыда.
Старшие брат и сестра, Пол и Маргарет, в это время сидели перед телевизором. Они громко болтали, подначивали друг друга.
Пол не был толстым, но будучи флегматичным и непропорционально сложенным, вызывал комичное впечатление. Маленькие ладони, узкие плечи и щиколотки, выпирающий живот и рыхлая, со складками спина. Он не любил ни спорт, ни долгие прогулки, не проявлял хоть малейшую активность, и его мышцы скорее напоминали вязкое месиво под кожей. Пассивный и безразличный ко многим забавам, Пол предпочитал проводить время за книгами, журналами, фильмами. Его лицо казалось бездумным, замороженным, а глаза – неживыми.
Маргарет ничем не отличалась от брата, разве что её волосы были длиннее и сильней лоснились.
Физически они развивались гораздо быстрее, и на первый взгляд выглядели года на три старше. Выше большинства детей на голову, крупнее, сильнее. Полу всего десять, но его кожа на лице уже была сальной, с бело-розовыми юношескими прыщами. У одиннадцатилетней Маргарет к этой проблеме добавились почти сформировавшиеся женские формы.
Они говорили невнятно, иногда гнусавили. Мысли выражали неуклюже и отрывочно, кое-когда обрываясь на середине предложения.
С внешним миром они взаимодействовали как четырёхлетки – пугливо, с обострённым чувством непонимания. Но как трогательно они ухаживали друг за другом иза Аланом, веселились вместе от души и предавались мечтам! Полу нравилось создавать нечто новое, мастерить, разбирать на составные части и собирать обратно. Маргарет предавалась бессистемному накоплению знаний и любила возводить в ритуал любое действие. Они оба в мере своих сил пытались передать свой опыт Алану и оградить его от того, от чего их самих не оградили.
Алан же в свою очередь благоговел перед ними и чувствовал безмятежность только в их присутствии. Безвольный, вялый, с широким вечно заложенным носом и крохотными язвами в уголках губ он выглядел опустошенным всё остальное время. Он не мог не быть вежливым, но люди замечали только его неприветливость и отчуждённость. Плоское, изнеможенное лицо оливково-пепельного цвета, гипсовые руки сонно свисали по бокам, пухлые хилые ноги были неустойчивы.
И всё же в обществе этих трёх неидеальных людей царили нежность и привязанность.
Вчера их мать уехала к заболевшей сестре, Ханне. Тётя Ханна была полнотелой, самодовольной женщиной с медными волосами и маленькими шоколадными глазами, в которых легко прочитывалось царственное пренебрежение по отношению к менее удачливым родственникам.
Отец должен был присматривать за детьми. Этот рано осунувшийся человек с гневливым насупленным лицом и свинцовым взглядом, ворчливый, ехидный и запальчивый, всё-таки проявлял доброту своего особенного качества. Однако сейчас он, сильно выпивши, шёл в спальню.
Алан почувствовал облегчение. Сейчас папа заснёт и не будет больше бродить по квартире, натыкаясь на стены и задевая предметы. Он быстро отключится, будет громко храпеть и распространять удушливый запах вина, но к утру опять примет свою более предсказуемою форму. Придётся выждать для верности хотя бы час, иначе всё начнётся заново.
В родительской спальне стояла кровать Алана, которая попросту не влезла бы в комнату Пола и Маргарет. Двухкомнатная квартира не могла со всем удобством разместить пятерых людей.
Вытерпев до того момента, когда слипающиеся отяжелевшие веки стали отказываться подыматься, Алан пошел. Пол и Маргарет всё ещё смотрели у себя телевизор, через силу, потому что можно. В его комнате горел свет, а отец лежал на животе повернув голову влево и свесив ногу на пол.
Встав на цыпочки и бесшумно щёлкнув выключателем – к счастью этот не искрил – Алан лёг. Через пять минут за стеной Пол гулко зашлёпал босыми ногами по полу и выключил телевизор. Тишина наконец охватила весь дом.