— Вы ведь тоже это слышали! — сказал Джаг, оглядывая своих помощников в поисках поддержки. — Это же шутка, да?
Никто, кроме Соловья, не произнес ни слова, да и тот, судя по голосу, чувствовал, что «решение», предложенное Гротом, явно требует проработки.
— Нам в любом случае нужен какой-то план, капитан, — сказал он осторожно. — Мы все, конечно, открыты для обсуждений и предложений, но, по правде говоря, предложений не слишком много.
— Верно, — подал голос Гаскар. — По правде говоря, предложение всего одно.
— Ветра, ведь, все нету, — озадаченно заметил Борво.
— И давно, — согласился Атаульф.
Кужип сложил могучие руки на груди:
— Тяжелый вода — плохо дела. Ветер нет — плохо дела. Тяжелый вода и ветер нет — плохо-плохо дела.
Несмотря на плохой авантийский, Джаг не мог не согласиться — подытожил он крайне резонно.
Кехт Грот кивнул:
— Капитан, ты прежде подумай. Нам деваться-то некуда. Черной воде края не видать. И ветер невесть когда появится. А это — я ж не просто так от балды предлагаю. Я ведь много лет… Не веришь, так я покажу!…
— Нет, я верю. Я верю!
Джаг остановил его, замахав руками, когда Грот уже собирался стянуть рубаху, чтобы продемонстрировать доказательства. До того, как ходил с пиратами по морю, оказался в тюрьме и оттуда попал в команду Палавена, Грот, как и многие его люди, был моряком. А конкретнее, служил на галерах, о чем свидетельствовали многочисленные характерные наколки, неизменным атрибутом которых были весла.
— Значит, весла, да?
Джаг не собирался прятать скептического настроя в своем голосе.
— Стало быть, Козёл пойдет на веслах? И так мы выйдем из тяжелой воды и дойдем до места встречи. Я ничего не упустил?
Все молчали.
— Ах да, — Джаг разразился ехидством. — Весла! Как я мог забыть. У нас ведь есть весла! Это нам поможет. У нас есть отличные двухметровые весла для шлюпок! И если в весле два метра длины, а от орудийного порта третьей палубы до водяной линии тоже примерно два метра… Миссиры, я вижу это примерно так: на каждый порт нужно по одному человеку с веслом. Привязать каждого гребца за ноги и вытравить за борт, чтобы он, подвешенный вниз головой, хотя бы доставал веслом до воды. При той скорости, которую Козёл разовьет таким способом, надо еще подумать, что случится раньше — у нас кончатся припасы, или мы все передохнем от того, что кровь зальет мозги.
— Весла можно сделать…
— Из чего? Разобрать корабль? — Джаг фыркнул. Тот, кто предложил ему такую идею, явно не в себе.
— Я вперед прыгну за борт, чем позволю разбирать на весла мой Козёл! А за борт я не прыгну, ты уж будь уверен.
— Не, капитан. Не надо ничего разбирать.
Грот развел руками и посмотрел на остальных собравшихся — они как раз внимательно смотрели на него.
— У нас же с собой две с лишним тыщи метров хорошего, крепкого бруса…
Когда до Джага дошел смысл этих слов, когда он их осмыслил и обдумал, он почувствовал, как рука сжимается в кулак, глаза выкатываются из орбит, а ребра заранее начинают болеть, предчувствуя, как их хозяин сейчас разорется.
— Пустить наш груз, янтарное дерево, на весла… — Джаг говорил это в тихом бешенстве, пока еще удерживая негодование внутри.
— Ты хоть понимаешь, сколько денег мы потеряем? Ты понимаешь, что каждое такое весло будет ЗОЛОТЫМ?!
— Из золота весла не сделать. А из дерева — вполне.
Это сказала Марна. Джаг повернулся к ней и посмотрел как на предательницу.
— Почему нет? — Она чуть заметно улыбнулась.
Джагу не нравилось, как легко она это говорила. Джагу не нравилось, как молчали все остальные. Молчали не как несогласные, а как узревшие огонек надежды, но пока не готовые в этом признаться.
— Разве наши жизни можно измерить в золоте или дереве? — продолжала Марна. — Разве что-то из этого ценно настолько, чтобы отдать за него жизнь?
Насчет золота — тут ты погорячилась, подумал Джаг. По старинному обычаю платят за смерть либо жизнью убийцы, либо золотой такат на килограмм веса покойного. Так что да. В золоте нас измерить — не большой вопрос.
Вот только, кто спросит плату? Да и с кого? Ведь, строго говоря, нас никто не убил и подохнем мы тут сами.
Вместе с этим голову никак не оставляли мысли о сундуках блестящих на солнце монет, вырученных за груз. Монет, с которыми можно на недели и месяцы вперед забыть о нужде и валяться на лучших перинах Моря Цепей, в окружении самых дорогих шлюх и напиваясь самым крепким и чистым ромом.
Правда, лучшая перина в Море Цепей — это, скорее всего, проеденный молью матрас, кишащий клопами и другим мелким дерьмецом. Самые дорогие шлюхи, скорее всего отличаются от дешевых только полным набором зубов, да и то не всегда. А ром… Да моча акулы будет, наверно, крепче многого из того, что подают в здешних тавернах.
И за это умирать?
Джаг поднял взгляд.
— Сделайте весла.
***
Джаг целые сутки не находил себе покоя. На палубу он не выходил. Стук топоров, размеренное жужжание пил и оживленный гомон команды и так давали знать, что там творится. Джагу не хотелось даже видеть, как гибнет драгоценный груз. Чертовы горы золота превращались в куски дерева, за которые никто не даст ни ломаного гроша. Из бруса можно изготовить что угодно. Что можно изготовить из весла? Нихрена.
Товар превращался в дерьмо. Каждое мгновение. Примерно с тем же успехом можно было выкидывать груз за борт.
К счастью, не все выходило так плохо, как казалось сначала.
Кехт Грот, который со своими людьми командовал изготовлением весел, рассказал свой проект их изготовления. И по его словам из одного бруса можно было выточить целых два весла. Снабдить веслами по плану, наспех разработанному им же, нужно было вторую и третью палубы. То есть, нужно было пятьдесят два весла. При удачном стечении обстоятельств (при крайне удачном — замечал для себя Джаг), на это должно было уйти двадцать шесть брусов. Но Джаг иллюзий не строил: если Удача развернулась к нему своим большим задом, то не для того, чтобы дать себя отыметь. К концу дня, уже в поздних сумерках, Джаг получил полный отчет о проделанной работе. Сделано тридцать весел, а истрачено на это двадцать четыре бруса.
Джаг велел никому не заходить к нему в каюту и напился.
Но на том и все. А был бы здоров — еще бы и половину каюты разнес, о чем сожалел бы на утро.
На утро работа продолжилась и закончилась пару часов после полудня. Были готовы пятьдесят шесть весел (четыре запасных), и истрачено на это почти сорок брусьев дерева.
Марна тоже имела, что сказать:
— Жадность — великий грех, но порой она приводит к неожиданно хорошим результатам.
Жадность — великий грех. Вот так, значит?
Получается, я согрешил во благо? Взять на борт сорок лишних брусьев сверх предполагаемого предела устойчивости — об этом она говорила. Да вот только Джаг брал их не с этой целью. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Теперь было поздно что-либо делать. Только ждать и смотреть.
Джаг стоял на третьей палубе. На той самой, где когда-то находился рабский трюм. Ничто уже не напоминало о былом назначении этой палубы. Она была перестроена до этого под боевую — убрали все ненужные переборки, установили кулеврины с той антелузской глеевисы, а теперь вновь переоборудована, уже под гребную — орудия спустили в трюм, у каждого орудийного порта установили скамейки для гребцов, лафеты орудий закрепили на полу гвоздями и приспособили под уключины для весел.
Весла были не слишком удачной длины. Десять метров — достаточно, чтобы было удобно грести тем, кто на третьей палубе, но на второй этого было мало. Потому, для них Грот придумал составное весло, тринадцати метров. Прочность его была ниже, но сносная. К тому же, за бортом не обычная, а тяжелая вода.
Тут имеет место некоторая двусмысленность терминов. Для корабля тяжелая вода, безусловно, тяжелая — он проваливается в нее под своим весом, и потому идет медленнее за счет возросшего общего ее сопротивления. Но для весла все совсем наоборот. Оно проваливается в воду ровно настолько, насколько сильны гребцы. И если не топить весло, а грести по самому верхнему слою воды, в идеале погружая только две трети лопасти, то работать окажется гораздо легче, чем на обычной воде.