Не хочу брать оружие! Верните меня домой, в Петербург! У всех отвалятся челюсти. Сказать такое мог разве что помешанный, коему хочется поиграть на струнах чужих нервов. Меня немедленно направят в сумасшедший дом, признают невменяемым и оставят до конца войны. Там я спокойно отсижу, а потом выйду и защищу диссертацию по государственному праву.
Чтобы удостовериться, верно ли рассуждаю, сказал Ташко, что хочу переждать войну, симулируя сумасшествие.
- Но это же больница! - предупредил меня Ташко. - Писал я про нее однажды. Доктор - немец. Строгий распорядок. Два раза в день дают пить бром. За плохое поведение связывают руки и бьют. Санитары - морфинисты. Ради очередного укола готовы подопечным шеи свернуть на 360 градусов. Колотят всех. Еда плохая. Огорожено высоким забором, что в случае чего оттуда не убежишь.
- Недавно прочитал, что на Кульпаркиве лечат методом удержания. Запрут на ключ, и сиди, бесись, сколько влезет. А бром скорее сам доктор с санитарами принимают, ибо тошно на психов целый день глядеть - парировал я. - Все решено, Ташко! Нет у меня иного варианта! Или ты хочешь, чтобы меня, как подозрительную личность, в Талергоф отправили? Ты смерти моей жаждешь?! Какой я солдат? Стрелять не умею. В первом же бою убьют.
....... Перед комиссией зашел в кофейню, запил два миндальных пирожных чашкой пшевруцоной кавы. Пирожные оказались маленькими, с кремом непривычного, не сливочного, вкуса. Маргарин! Тьфу.
Медицинская комиссия встретила меня неприветливо. Пахло йодом. На осмотр приходили отцы семейств с букетом хронических болезней и
легкими увечьями. Помню плотника, у которого еще до войны некстати выскользнувший топор отсек половину ступни. Кажется, его все-таки призвали. Я оказался единственным молодым человеком, поэтому меня осматривали и расспрашивали особо тщательно. Честно сознался, что, как российский поданный, не должен служить в австро-венгерской армии.
- Где же тогда ваш российский паспорт? - ядовито зашипели комиссионные крысы.
- Сдал в консульство, а оно сейчас закрыто - невозмутимо объяснил я. - Если не верите, телеграфируйте в Петербург, они подтвердят мое имя.
Меня тотчас же связали "козлом", засунули в рот кляп и повезли в лечебницу душевных хворей, в окраинное место Кульпаркив. Сюда, как в Рим, ведут все дороги.
...... Профессор Вольф Эрманн, специалист по психическим болезням, с остервенением наблюдал воронью драку за сухую, заплесневелую горбушку.
- Надеюсь, сегодня уже ничего не случится - сказал он самому себе, беря из застекленного шкафа большую книгу "Типы истерий и истеричных маний". Денек выдался - помилуй, Боже! Дневник наблюдений раскрыть некогда! Маженка искусала соседок по палате и забилась под кровать, откуда ее еле вытащили, пихая метлой. У прусского короля Фридриха опять обострение. Две ведьмы беспрестанно воют. Привезли свихнувшегося дезертира, пытавшегося перерезать горло офицеру осколком суповой тарелки.
Перечисляя все это, Эрманн вздрагивал, будто бы и он тоже - один из больных, нуждающихся в срочном лечении. Вороны тем временем больно бились острыми клювами, калеча друг друга. На оконный откос сыпались жесткие черные перья. В коридоре зазвенел металлический колокольчик.
- Герр Эрманн, обратился к нему по-немецки молоденький санитар-поляк. - Простите. Доставили еще одного. Тяжелый бред. Орёт, что он - тайный агент российской разведки, называет себя диковинным именем и требует, чтобы его немедленно подвергли военно-полевому суду. Не хотел вас беспокоить, но я ничего не понимаю. Очень странный пан.
Доктор отправился осматривать пациента. Перед ним валялся, связанный по рукам и ногам, человек с отросшими волосами и непропорциональными ушами. Изо рта торчала мочалка.
- Вытащите кляп, Мацек - приказал Эрманн.
Санитар вынул мочалку, и я тотчас харкнул ему на халат.
- Каюсь - трагическим голосом выпалил, - в том, что, будучи российским гражданином, был направлен в Лемберг с целью диверсий и шпионажа.
- Имя? - строго спросил Эрманн.
- Мардарий Подбельский. Жил по документам Ференца Фретышынского.
- Дворянин? - с отчаянием в глазах поинтересовался Эрманн.
- Столбовой - ответил я и пояснил - столбовыми у нас называют дворянские рода, вписанные в столбовую книгу.
- Дело плохо - печально произнес психиатр. Придется положить его к прусскому королю.
- И давно он у вас мается? - с вызовом завопил я. - Законопатили бедного Фридриха, изверги!
- Может, его все-таки лучше к Карлу 12-му? - передумал Эрманн.- Да, давайте к Карлу. Я и забыл, что Фридрих сегодня слишком агрессивен.....
Когда меня втащили в палату к шведскому королю, не сдержался и выкрикнул - Полтавская битва проиграна! Отдайте мне свою шпагу - я переломлю ее!
Из угла сверкнули два зеленых глаза, зашевелилось одеяло, раздался сипящий, простуженный свист - это кто еще задирается? Вместо помешанного из-под одеяла вылетел большой тропический попугай с желтыми, яркими перьями на грудке и с кобальтовыми, невозможно синими, на хвосте и крыльях. Под кроватью послышалось легкое движение, и через несколько секунд передо мной предстал во всем своем сумасшествии человек, считавший себя шведским королем Карлом 12-м.
По виду это был школьный учитель или страховой агент - худенький, белокурый, невысокого роста. С плеча на живот перекидывалась выцветшая шелковая лента. Мундиром ему служила старенькая куртка почтальона.
- Ужина не будет - сказал попугай. - Це ж Кульпаркив, моя ты холера! Кого привезли после обеда, в списки включают только наутро. Если уж так голодны, вырвите у меня перо и пожуйте. Оно вкусное.
- Нет, благодарю покорно - прошипел я ехидной птице.
Проснувшись поутру в непривычной больничной кровати, удивился, что мне это не почудилось. Принесли завтрак - скудную мисочку жидкой клейстерной каши неизвестной крупы и кружку остывшего кофе. Оно оказалось искусственным.
- Нет, а чего вы хотели? - осуждающе посмотрел на меня Карл 12-й. - Выдумали себе отвратительную историю болезни. Не могли изобрести что-нибудь более правдоподобное! Какой из вас русский?
- Действительно, добавил попугай, - вы галичанин и никто больше. Спорим?