Далее (вымарано и затушевано) пациент R говорил, что он провел детство в центральной российской губернии, но не ответил на вопросы-ловушки. Хотя, не исключаю, он двоечник, или мои сведения о климате, хозяйстве и населении этих губерний ложны. ...... (Вычеркнуто)
Появился новый бред о черных блестящих змее-рыбо-ящерах, живущих под Юрской горой и повелевающих городом. (Клякса, похожая на разжиревшего угря)".
Через неделю я уже освоился в больнице. Доктор Вольф Эрманн настолько заинтересовался моим уникальным помешательством, что стал приходить каждый день - расспрашивать про Россию. Сначала он выслушивал мои рассказы с недоверием, особенно когда сказал, сколько у меня пахотных земель, и какой доход ежегодно они проносят.
- Этого не может быть - закричал нервный медик, - переведите хотя бы из десятин в ланы ! Если не врете, выходит, вы - крупный латифундист! Владеете площадями, примерно равными целой Галиции! И зачем приехали?
- Вообще-то вы забываете, - отвечал я Эрманну, - что меня сюда направил дядя, и, если б российский консул Николаев не убежал, я сидел бы в бабушкином имении, пил бы чай со смородиновым вареньем, отчитывая служанку за то, что она плохо навощила паркет. А о существовании Лемберга мне напоминала бы только принесенная соседом панславистская газета за прошлую неделю. С удовольствием бы поставил на нее блюдце, чтобы варенье капнуло на фамилию графа Бобринского. Его б сюда заточить - интересно, побратается с кусачей Маженкой? Она ведь тоже славянка и тоже под угнетением.....
- Маженку я час назад развязал - сказал Эрманн. - Она теперь не угнетенная, бегает на радостях по коридору.
Так проходили дни. Постепенно профессиональное любопытство взяло в нем верх. Доктор твердо решил окончательно со мною разобраться - симулянт я или действительно психопат, и объявил меня своим другом. Благодаря Эрманну я перешел в привилегированную категорию. Мне единственному дозволялось покидать палату без разрешения, лежать на густой траве больничного кладбища, прогуливаться среди деревьев, трепаться с сиделками, а иногда даже заменять их. В нарушение всех правил Эрманн, растаяв, начал приглашать вечерами посидеть в свой кабинет. Ни одному больному не выпадала такая честь. Мы наслаждались настоящим, не желудевым, кофе, курили дорогущие колониальные сигары, болтали по-немецки о Ницше, читали вслух французские стихи. Ему нравился Эмиль Верхарн. Эрманн часто повторял его строчки о городе-скелете, чьи кости раскиданы предместьями. Верхарн писал, разумеется, о Париже, но доктор не сомневался, что поэт имел в виду "Париж для бедных" - Лемберг.
- Разве это не про него написано? - говорил он. - Послушайте:
Он вызывает желания, блестки чары,
Зарево медью кидая до самого неба.
Газ мерцающий светит золотою купиною.
Рельсы становятся дерзкой тропою, ведущей
К лживому счастью в сопровожденье удачи и силы.
Это Город-спрут - осьминог пламенеющий,
Гордый скелет на распутье. И все дороги отсюда
Ведут в бесконечность - к Городу.
- Мне страшно тут. Иногда я ощущаю, что под землей переворачивается с бока на бок гигантское земноводное.....
- Это всего-навсего колебания почвы - улыбнулся я. - Тектоническая активность. Ведь рядом - Карпаты. Не бойтесь, землетрясений не было давно.
Одно было плохо - кормёжка. Зима 1915/16 годов прошла голодно. Перестали давать ужин. Мизерная порция жиденькой водяной кашки размазывалась по детской тарелочке - большую посуду доктор Эрманн приказал убрать подальше. Сумасшедшие ловили и жарили черных белок, весело прыгающих в больничном парке. Умер попугай, которого я считал личной собственностью Карла 12-го, но он оказался ничейным. Птицу отправили сюда в наказание на распространение паники еще по распоряжению российского командования. Попугая хотели зарыть, но Карл 12-й отнял тушку и сварил суп. Если бы в окна психушки ненароком залетел феникс, он был бы немедленно изжарен.
В начале нового, 1916 года, доктор Эрманн, напрасно ожидающий возвращения в свою клинику, посмел пожаловаться чиновникам на переполненность и нехватку провизии. Не дожидаясь ответа, психиатр сменил белый халат на замызганную кацавейку (раньше в ней рубили дрова у больничной кухни), схватил лопату, взрыхлил бывшую клумбу и посеял во влажную землю семена гороха, бобов, тыквы. Грачей от посадок отгонял своим видом человек-пугало, нацепивший на себя десяток консервных банок. После весенних заморозков Вольф Эрманн закопал несколько десятков картофельных клубней. Зато, когда зазеленели первые всходы и на теплых пригорках уже красовался гадючий лук (мышиный гиацинт), его рапорт наконец-то прочли и разозлились. Обещали наслать такую комиссию и разогнать всех симулянтов, которые мало что не желают сложить головы за цесаря, но еще смеют, негодяи, требовать себе усиленного питания!
- Пусть приходит хоть триста комиссий - выругался Эрманн. - Дам больным немного кокаину из своих запасов, и они быстро всех развеселят.
Комиссия - два полковника, три врача, писарь. Чокнутых и притворявшихся выстроили в коридоре. Читая выдержки из личных медицинских карт (в записях у него был немецкий порядок), доктор заметно волновался. Показав пальцем в мою сторону, психиатр сказал:
- Это крайне опасная личность. Считает себя российским шпионом.
Комиссия заулыбалась.
- Раз он так жаждет попасть под военно-полевой суд - мы это ему обеспечим - произнес полковник. Если не докажем факта шпионажа, повесим за симуляцию. Идет война, церемониться нечего.
Меня хотели забрать в тюрьму сразу же, но Эрманн сослался на необходимость дописать мое дело для суда и отсрочил изгнание.
Полковник дал доктору день.
- Если завтра в это же время он убежит - будете болтаться рядышком. Комиссия ушла, а я прислонился к стене и зарыдал.
- Хватит - Эрманн хлопнул меня по плечу. - Придумаем. Я вам сейчас кое-что расскажу. Вдруг пригодиться....
Он провел меня в кабинет, запер дверь и шепотом сказал:
- Помните, вы жаловались, что нарвались в оперетке на антиквара Лозика, труп которого видели самолично? Это не галлюцинация. Он живой.