...... У ретушера-алхимика случилась беда - его приятель, завернув в отсутствии хозяина, увидел упитанного золоченого сомика и съел его, наскоро поджарив на спиртовке. Свершив грех, приятель сел в рассыпающееся кресло и задремал. Ретушер, явившись со свертками в руках, почуял недоброе, сразу же перевел взор на угол с аквариумом. Мутная зеленоватая вода была пуста.
- Ты съел его! - закричал алхимик, раскидывая свертки, - сожрал моего золотого сомика! Он ведь был весь позолоченный! Кожа, кости, мясо, жилы, кровь - везде прятались крупицы драгоценного металла!
- Ну не вынимать же сомика обратно! Съел. Чего теперь рыдать? У тебя вечно, как ни придешь - покати шаром. Все на реактивы спускаешь. Куска хлеба нет. Думаешь, приятно есть рыбу без хлеба? Гадость был твой сомик.
- Чего уж.... Сиди, не уходи. Поставлю кипятку - алхимик снял пальто и начал вливать сырую воду в жестяной восточный сосуд, изображавший чайник. - Ты лучше послушай, как я догадался расшифровать семь галок из "Книги Авраама Еврея".
- Это семь солей. Галки летят - значит, надо соли семи металлов выпаривать до появления летучих фракций.
- Любой догадается, что это соли - возразил приятель. - В алхимии просто не бывает. Мы опять вступили на ложный путь! Как тогда, с серой и натрием.....
- Натрий ты подсказал - напомнил ретушер.
- Будет, будет.....
Кипяток, разлитый по кружкам, был пуст и пресен. Последний сахар кончился вчера.
16. Дни сбывшихся предсказаний. Подарок анархистки.
За всеми этими событиями я совершенно совершенно запамятовал, что первая моя львовская знакомая, панна Василина томится в умалишенном доме! Сидит там голодная, разутая, смиренно ожидая, пока австрийский суд ее обвинит или оправдает. Но, навестив Василину, не нашел ее ни голодной, ни преследуемой. Ей даже не хотелось покидать Кульпаркив. А все потому, что новый доктор, профессор Стефан Чебряк, признал ее совершенно здоровой и назначил одной из своих добровольных помощниц. Василину даже выпускали за пределы Кульпаркива покупать муку и керосин. Эти перемены сильно меня изумили. Я думал, панна очень обрадуется скромным коврижкам, повидлу и банке монпансье, кинется на них, но Василина тотчас отдала все своим подопечным - исхудалому Карлу 12-му, Маженке, а так же незнакомцу - молчащему самоубийце, с шеи которого не смогли снять толстую конопляную веревку. Этот новенький ничего не говорил, предпочитая жесты, выглядел весьма ослабшим.
Его привезли в Кульпаркив среди ночи, перебудив всех, умолили доктора ударить ему кулаком в сердце. От удара несчастный ожил. Сопровождавшие его скрылись, не оставив ни вещей, ни документов.
- Там разберемся, пусть живет - сжалился психиатр и скрылся в своем убежище.
Василина рассказала: доктор Чебряк не просто устроил сумасшедшую вольницу, но затеял первые в мире демократические выборы в больничный совет. Войти туда должны были еще не совсем свихнувшиеся пациенты.
- Странно! - спросил я, - для чего ему понадобилось превращать желтый дом в избирательный полигон? Он что, политик?
- Не знаю, - поколебалась Василина и тут же, понизив голос, ответила - Кажется, он нас боится. Задабривает на всякий случай. А так человек хороший. Ему тяжело с непривычки все это на себя взвалить......
- Может, он вовсе не медик?
- Что вы, у него диплом в рамке.
Нет, новый доктор не самозванец, он врач. Все дело в том, что долгие годы пан Стефан не лечил душевые болезни. Он вел частную практику в маленьком прикарпатском городке, ездил принимать сложные роды в села, имел дело с глазными наростами, ветрянками, чахоткой и заворотом кишок. Диссертация по нервным болезням пылилась в шкафу. Если же к нему приводили помешанных, он давал им брому, а в тяжелых случаях отправлял в Лемберг. Откуда Стефану догадаться, что его назначат руководить дурдомом? Конечно, это не фронт. Но и Кульпаркив сведет с ума в два счёта. А боялся он психов из-за того, что вынужден был ночевать рядом с ними. По правилам Чебряку полагалась служебная квартира. Увы, прошел месяц, три, полгода, а жилья он не дождался. Комнаты во флигеле, где обитал его уехавший предшественник, заняли под склад. Поблизости от больницы никакого холостяцкого пристанища не сдавалось. Брали только семейных.
Тогда доктор отремонтировал за свой счет небольшую пристройку, и поселился там. Это было необычно, но так, казалось, проще будет приглядывать за опасными пациентами. Ночью добродушного Чебряка стали мучить кошмары - снились восстания помешанных, они ломали дверь своими бесшабашными головами, убивали сестер крадеными ножами, и психиатр уже чувствовал, как за дверью текут кровавые струи (на самом деле это подтекали ручейки после затяжных дождей). Увидев впервые такой сон, доктор испугался, а когда один и тот же сюжет повторился, прибил к двери дополнительную железную щеколду. На третий сон он заткнул окошко подушкой, на четвертый - прислонил к кровати ружье, из которого все равно не умел стрелять, а на пятый решил ввести в сумасшедшем доме элементы демократии.
Наутро после пятого повторяющегося сна пан Стефан пригласил к себе растерянную от неожиданности Василину и по-украински сказал ей, что он давно заметил - ее поведение разумно, если б не суд, он немедленно выпустил на волю. Бывшую монашку испугало не то, что ее назвали нормальной, а то, как это произнесено. Ведь при прежнем докторе все говорили по-немецки и по-польски. Кто не понимал - звали санитара, прося - Мацек, объясни. Мацек объяснял, добавляя для лучшего понимания жирную оплеуху. А тут - на родном языке, без рукоприкладств! Но еще пуще закраснелась Василина, когда ей предложили помочь новому доктору освоиться в больнице, расспросил ее обо всех опасных пациентах, особенно о кусачей Маженке и Карле 12-м. Вскоре пан Стефан узнал много интересного про старожилов Кульпаркива, начал искать альтернативные методы лечения. Кое в чем эти усилия принесли успех. Нескольких безумцев даже успели выписать, что при Эрманне случалось крайне редко. Вернее, почти никогда - я считался единственным, кто сумел покинуть эту лечебницу.
Василина до того самозабвенно исполняла свою роль помощницы доктора Чебряка, что забыла обо всем - и что она еще не свободна, и что ее могут осудить за детоубийство, которого не было, и что ей маленькой нагадала цыганка о каком-то человеке на веревке, за которого она выйдет замуж. Окрыленная сестричка даже не подумала, что безымянный мужчина, коему она носит кипяток и пытается накормить, беспамятный, тощий, обескровленный - может оказаться ее суженым. Он ведь на веревке.