Вместо ответа Андрей с вежливой улыбкой убирает телефон во внутренний карман пиджака.
Ирина Сергеевна недовольно поджимает губы, и я понимаю: нам конец.
– Вот что, голубки мои, останетесь после уроков дежурными. Помоете доску, пол, вынесете мусор и польете цветы. А, и разберете шкаф, там куча рабочих тетрадей, их надо рассортировать и выбросить ветхие.
Только страх перед Ириной Сергеевной не дает мне застонать и выругаться. Мечты прийти домой и рухнуть в постель на пару часов, чтобы потом с новыми силами заняться меню, так и остаются мечтами. Теперь придется провести не меньше часа на дежурстве. С Лукиным!
Но самое странное – Риткин взгляд. Обернувшись, она смотрит на нас так холодно, что я невольно ежусь. Кажется, все усилия по вымаливанию прощения пошли прахом, хотя я не до конца понимаю, что сделала.
Наверняка Ритка надеялась, что Андрей проводит ее после школы или где-нибудь выгуляет. Теперь придется идти домой в одиночестве, но я-то здесь при чем? Мы накосячили каждый по отдельности. Не то чтобы мы спали в обнимку или смотрели видео в тик-токе.
В последнее время все идет наперекосяк!
Зато я немного поспала, и хоть все еще чувствую себя разбитой, становится немного легче. Остаток уроков я даже способна воспринимать задания и почти успеваю прорешать все заданные варианты. Оставшиеся вполне можно осилить дома.
Вообще, я планировала заняться работой. Несмотря на выходной, мне прямо не терпится взяться за меню, поискать рецепты и, возможно, потестировать их прямо на месте. Вот только вряд ли я уже успею разобраться и с уроками, и с меню, еще и поспать, чтобы не скатиться в хронический недосып. И, как бы ни хотелось поскорее разобраться с делами, приходится сделать выбор в пользу школы и сна. Некоторые учителя совсем не в восторге от того, что я работаю, хотя я нечасто отпрашиваюсь с уроков: только если сменщик заболевает.
После звонка все радостно расходятся по домам, и только мы с Лукиным молча начинаем убирать класс. И кто придумал, что труд делает из школьника человека? Из меня, например, мытье старого, видавшего виды линолеума делает настоящего зверя. Особенно когда… приносят горстку ластиков и велят оттирать от пола черные полосы, оставленные обувью.
– Что, – фыркает Лукин, наблюдая, как я с унылым видом, сидя на корточках, оттираю особенно вредный след чьего-то ботинка, – никак не можешь придумать, почему в очередной твоей беде виноват я?
– Ну почему, – отвечаю я, – если бы ты не сидел в телефоне, тебя бы не наказали вместе со мной, и я провела бы прекрасный час в тишине и покое. Обязательно было напрашиваться на дежурство? Или пока ты меня караулишь, твой дружок ломает кофемашину?
– Нет. Но мысль определенно интересная. Спасибо за идею, Тыква.
Вместо ответа я усерднее начинаю тереть полосу, представляя, что это голова Лукина и я вожу по ней теркой. Невыносимый, самовлюбленный, наглый. Ненавижу!
Пока я мою пол, Лукин вытирает доску, и делает это с явной ленцой. Лишь потому, что мне не хочется снова спорить, я молчу. Такое ощущение, словно он специально продлевает пытку моим обществом и не стремится вернуться домой. А ведь где-то там наверняка обижается Ритка. Если бы Лукин спросил, я бы посоветовала не совершать непоправимую ошибку и дать ей максимум внимания, на которое он способен. Но меня никто не спрашивает.
Я домываю пол, предчувствуя близость свободы. Остается только шкаф, в котором уже ковыряется Лукин. Я могла бы просто сидеть и ждать, когда он закончит, но если бы хоть на секунду перестала двигаться, то непременно уснула бы. С Андрея станется просто закрыть меня в кабинете и уйти.
Ничего интересного в шкафу нет, только старые методички, развалившиеся учебники, чьи-то тетради.
– Может, тут и свежие варианты ЕГЭ найдутся? – задумчиво говорит Андрей.
– Тебе лишь бы сжульничать.
– Можно подумать, ты бы отказалась от ста баллов.
– Отказалась бы. Какой смысл в ста баллах, если они нечестные? Все равно потом придется учиться.
– Какая ты пресная и безвкусная. Прямо как тыква.
– А ты – скользкий и противный. Как вареный лук. Разварившийся до каши лук в каком-нибудь мерзком молочном супе!
Хотя я так голодна, что, может, и его бы съела. Дома бабушка наверняка приготовила курочку или что-то такое же вкусное. По пути можно купить что-нибудь к чаю, а потом завернуться в плед и поспать.
Лукин отправляется менять воду в ведре, а я тянусь к верхним полкам, чтобы достать хлам с них. Мне не хватает роста, но я зачем-то упорно пытаюсь достать стопку тетрадей и не замечаю момент, когда шкаф начинает опасно покачиваться. А потом уже поздно: с его тяжестью невозможно бороться. Все, что я могу – это отойти, позволив ему упасть, но на пути вдруг оказывается парта. Я больно ударяюсь бедром, а шкаф наваливается сверху. Голову пронзает болью, сверху сыпятся старые учебники и тетради.