— Главное, следи, чтобы не заглох и шкивы не слетели, — напутствовал токарь.
Следила как могла. А мотор старый: то свечи засорятся, то шкив слетит… Вот и возилась. Зато на пользу: каждую детальку в моторе изучила.
И вот наступила тяжелая пора — пахать и сеять. Впервые без опытных трактористов, мастеров своего дела. Волнующее чувство: она сидит за рулем трактора! Сцепление, газ… И тронулась стальная махина. Оглянулась: за спиной тянется черная борозда, а на свежевспаханную землю с гортанным криком садятся птицы. Все длиннее и длиннее становится борозда — глубокая, бесконечная. В лицо бьет горячий ветер, пахнет травой, цветами и полем. Но почему же заглох мотор? Паша слезает с трактора, берет рукоятку. Тяжело крутить, не поддается двигатель слабым девичьим рукам. Хрясь! Что это? Кусок материи оторвался от юбки, зацепившейся за рукоятку. На глазах слезы.
— Этого еще не хватало! — к трактору уже бежит заспанный сменщик, худенький паренек со светлым пушком на верхней губе. Свою смену он отработал ночью, а сейчас отсыпался прямо в поле. Заглохший мотор трактора сработал для него как будильник: сквозь сон почувствовал, что в поле тихо стало.
— Заглох и не заводится, — беспомощно развела руками Паша.
— Сейчас посмотрим…
Он яростно крутил ручкой, копался в моторе и снова крутил. Трактор, утробно урча, наконец-то завелся.
— Ну вот, и слезы ни к чему. Пойду досыпать…
Жила Паша в Высоком, а работала в Уйском — в райцентре. Это почти в десяти километрах. Часов в доме не было, во всем хуторе только одна семья имела ходики. Но разве набегаешься к ним, чтобы узнавать сколько же натикало? Поэтому чуть свет мать осторожно будила дочь.
— Вставай, Пашенька, пора. Вот и Кичиговы уже прошли, не дай бог на работу опоздать.
Паша вскакивала, наскоро проглатывала скромный завтрак, брала в руки узелок со снедью и — на улицу. Было слышно, как в соседних сарайчиках поют, бьют крыльями бог весть как сохранившиеся петухи, как стучат о загородку тощими боками свиньи и мычат кое-где полуголодные коровы, призывая хозяйку взять жалкие капли накопившегося за ночь молока.
Утром со свежими силами девчата легко одолевали десятикилометровый путь. Шли с песнями, как бы играючи, полоща босые ноги в траве о холодную росу, сгоняя остатки сна.
Обедали тоже по солнышку.
— Девчата, пора уже, — начинал намекать кто-нибудь самый смелый и, наверное, голодный.
Усаживались кружком, доставали нехитрую еду, у кого что есть: вареную картошку, лук, квас…
Работу заканчивали опять же, когда солнышко вот-вот сядет. Обратная дорога казалась длинней и тяжелей. Частенько отдыхали, присаживаясь на душистую и уже начинающую выгорать на солнышке траву. Перед глазами прыгала невспаханная стерня, ныли ноги и спина…
Отпахались тогда кое-как, отсеялись. А сеяла Паша вместе с отцом — ну, прямо семейный агрегат. Как-то однажды заглох мотор, посмотрела Паша: надо коробку снимать. Отец, сделав вид, что в технике он разбирается не хуже дочери, обошел трактор кругом, похмыкал.
— Коли надо — за дело, дочка.
Коробка тяжелая, хотя на двоих 40 килограммов не так страшно, но зато как неудобно снимать.
— Туды твою мать! — рассердился отец и давай ругаться на всю «подгорную»…
А осенью ушел на войну и сменщик…
Прасковья Ивановна замолчала, о чем-то задумалась. Может, вспомнила какой-то эпизод тех далеких и трудных лет своей юности, когда нужно было отдавать себя всю без остатка ради того, чтобы там, на фронте, легче было воевать односельчанам, чтобы побыстрее вернулись домой.
— А осенью 1943 года вызвал меня директор МТС, — опять она встрепенулась, — и говорит: «Вот ты хорошо работаешь, Паша, поэтому мы решили послать тебя на курсы механиков в Карталинский район. Поедешь?» Я, конечно, сразу согласилась.
Еще одна зима прошла в учебе. По весне на практику направили в колхоз «Маяк» Уйского района. Здесь закрепили три тракторные бригады, разбросанные в разных местах — в Высоком хуторе, в Захаровке и в Свободном. Между деревнями — по 10—12 километров. И опять, как и прежде, уже по привычке, отматывала Паша километры и моталась между бригадами, хорошо ли идут дела. Где поможет трактор подремонтировать, где посоветует, как лучше пахать.
По осени снова поехала на курсы. На этот раз в группе недосчитывалось чуть ли половины: война беспощадно истребляла солдат, их места занимали другие. В свою очередь, места других занимали женщины.
— Курсы отменяются, — объявили собравшимся. — Преподаватель Уфимцев тоже ушел на фронт…