Но боль едва ли имела значение. Осторожно опустив Тару на кровать, я лег рядом — и всё это не разжимая объятий. Мы целовались, долго и не торопясь, медленно раздевая друг друга. Она была такой теплой. Наши руки вновь исследовали знакомую топографию тел, поглаживали особые места и касались тех точек, которые мы могли бы найти с завязанными глазами. Она постанывала, а я шептал нежности.
Ухмыляясь, я взял почти позабытую нами бутылочку с массажным маслом. Не нужно было ничего говорить. Тара легко разгадала мои намерения и перевернулась на живот. Я втирал лосьон ей в спину, массируя плечи и шею, а затем медленно спустился к копчику, ягодицам и внутренней стороне бедер. Никуда не спеша, я наслаждался ее мягкой кожей, смазанной маслом, но гораздо больше мне нравилось то, как она выгибалась под моими движениями, как сильно ей нравилось мое внимание. Она перевернулась, и мои губы припали к ее груди, обхватили сосок, а язык шаловливо пробежался по бугорку. Мурлыкая, она выгнула спину. Рука скользнула ниже, подушечки пальцев нежно прошлись по половым губам и погрузились во влажную скользкую пещерку. Я почувствовал себя пилигримом, возвратившимся домой после долгих скитаний. Прошло так много времени с последнего раза.
Тара извивалась от удовольствия, пока я мягко массировал ее клитор. Он пульсировал под большим пальцем. Она потянулась и погладила мой готовый взорваться член. Ее пальцы будто испускали молнии.
— Я хочу тебя, — выдохнула она, — прошло столько времени, Адам.
— Я тоже тебя хочу. Ты нужна мне.
— Надень презерватив. Я не хочу…
Слова стихли под напором поцелуя, а после я неохотно отстранился. Дотянулся до тумбочки, открыл ящик. Тара обхватила мой член рукой и продолжила его поглаживать. Издав стон, я нащупал презервативы. Они были погребены под всякой всячиной: книжкой, салфетками, бутыльком аспирина, фонариком.
Тара ласкала меня руками, поддерживая мое возбуждение, пока я наконец не разорвал обертку зубами. Меня всегда занимал вопрос, почему никто не додумался создать презерватив, который легко вытащить из обертки? Настроение, мягко сказать, падает, пока ты кусаешь и рвешь упаковку, надеясь, что член не упадет, а партнер не перегорит. Я надел его, и мы снова обнялись. Тара откинулась на подушки, выгнула спину. Я устроился между ее широко расставленных ног, посмотрел на блестящий розовый бутон и понял, что готов кончить прямо сейчас.
— Не торопись, — прошептала она, — прошло много времени.
Я осторожно вошел в нее, сопротивляясь желанию погрузиться во влажное тепло разом. Не торопясь, один мучительный сантиметр за другим. Она вздрогнула и напряглась.
— Ты в порядке? — спросил я.
Она кивнула.
— Немного туго. Всё в порядке. Просто продолжай так же... медленно...
Когда я вошел полностью, мы сначала лежали неподвижно, целовались и ласкали друг друга. Я почувствовал, что напряжение потихоньку спадает. Затем, очень медленно, Тара начала двигать бедрами. Я чувствовал, как растягиваются стенки влагалища, впуская член всё глубже. Через мгновение она расслабилась.
— Лучше, — выдохнула она. — О, Боже, намного лучше. Как же с тобой хорошо.
— И мне с тобой.
Я поцеловал ее в шею.
— Мне так этого не хватало, Тара.
Я медленно входил и выходил из нее, она двигала бедрами в такт со мной. Вскоре мы вошли в наш ритм. Воздух сотрясали имена, языки жадно слизывали пот, а ноздри вдыхали аромат друг друга. Скорость постепенно увеличивалась. Я чувствовал, что она близка к оргазму, и знал, что и сам не смогу продержаться долго, несмотря на презерватив.
Мы настойчиво шли к взаимной кульминации, двигаясь всё исступленнее. Тара истекала соками, я был тверд, как стальная балка. С приближением оргазма тела напряглись.
Внезапно Тара замерла и стихла.
Я наклонился и лизнул щеку. Она была влажной и соленой. Сперва я подумал, что это пот, но когда поцеловал ее глаза, понял, что она плачет.
Я остановился.
— Тара, что случилось?
— Прости, — всхлипнула она. — Прости. Я просто…
Она разревелась. Я лег рядом и обнял ее. Я был сбит с толку и, по правде говоря, немного разочарован. Последний раз мы занимались любовью вечность назад, и сейчас всё пошло совсем не так. Я чувствовал себя отвергнутым, а мои опухшие яйца молили выплеснуться хоть куда-нибудь. Это было болезненно: как физически, так и эмоционально.
Мы лежали в темноте. Обнимая ее, я тихонько говорил, что всё в порядке, хотя втайне не понимал, что произошло. Может, я что-то сделал или сказал что-то не то? Может, я причинил ей боль?