Мы уходим, мы уходим в тополиную метель,
К непогоде, к непогоде, к холодам и темноте.
Мы уходим, мы уходим от костров, чей горький дым
Нас проводит, нас проводит к свету Утренней Звезды.
Tanda. Вальпургиева
За холмами – закат. Ярко-алое в кубке вино.
И сиреневый дым. И – за нами – прошедшие вёсны.
Мы отсюда уйдем, и погаснет костер за спиной,
И исчезнут в траве ослепительно рыжие звёзды.
Мы уходим в ночи. Выбран был этот путь, а не дан.
Тот, кто носит кристалл, не подвластен ни страху, ни боли.
Сохранит для грядущих мерцающий обсидиан,
Что есть память и сила, познание, дерзость и воля.
Горек запах полыни, как горечь всех прошлых утрат,
И ещё не умолкли гитар обнажённые нервы,
И горит наш костёр за всех тех, кто сгорел на кострах,
И на небе ночной ярко, дерзкая, светит Венера.
(музыка)
Tanda. Песня Снежной Девы
В хрустальном доме нету теней -
Дробятся искры хрустальных граней.
Заворожит красота камней,
Их блеск остёр – ладони изранит.
Богат дворец узорного льда.
Отважный путник, тебе я рада!
Но дольше смотришь – ближе беда.
Любуясь, помни, что гибель рядом.
И пусть весь мир сгорает дотла -
Небесный зной да любви истома -
В хрустальном доме не будет тепла!
И я пришла из этого дома.
Я лёд, я пламень, я меч, я ожог
Волны морозной, алмазной пыли.
Смотри прямее, смотри же, дружок,
Как восхищённо люди застыли!
Я не любовь – я метели вой.
Как саван белое – бьётся платье.
Иди же прочь, покуда живой!
Лишь смерть таится в моих объятьях.
Я нити вьюги совью в петлю…
Уйди, покуда тебя жалею,
Уйди, иначе – я полюблю!
И станут губы – снега белее…
Tanda. Чертежи
Завертелась твоя мясокрутка…
За мною придёт Строитель,
Скажите ему – я знал!
Я в курсе, что плохи наши дела. Но не оборву строки.
Я вижу, что в воздухе гарь и зола, а реки черны и горьки.
Да, высоко поднялась волна безумья и пена лжи.
Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи.
Мне скажут: "Речь о Добре и Зле. Пустяками не дорожи!"
Но зло и добро истлеют в земле. Останутся чертежи.
И жизнь моя – лишь отраженье строк, с каждой формулой всё ясней.
Я знаю: беда пришла на порог. Но чертежи важней.
Пускай они и войне важны, пускай опасны вдвойне,
Но разум всегда превыше войны – и должен выжить в войне.
Когда убивают забавы для, когда расплавлен гранит -
Пусть кровь мою впитает земля, но чертежи сохранит.
Тому же, кто выживет – выдюжи, прочти, что сохранено;
Будь твёрд, одиночество выдержи – тебе вдохновенье дано.
Пусть будет твоя голова ясна. Улыбнись, спокойно скажи:
"Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи".
Tanda. Снег под солнцем
Снег под солнцем – дроблёные звёзды,
Истолчённые в муку паденья -
Бесполезной борьбы с притяженьем,
Безнадёжности, боли, бессилья,
Тупика, окончанья дороги.
Из ненастья, кружащей метели,
Танца белых волос и вуалей,
Вихрей, воя, вращения, воли -
Образуется мёрзлая корка
И к земле прижимается плотно,
Как удавка ко вздрогнувшей шее.
И ломаются хрупкие рёбра
Шестигранных цветов и кораллов,
И уже ни полёта, ни пенья -
Небо в шрамах инверсионных,
Равнодушное вязкое солнце
И бескрайняя мёртвая тяжесть:
Воедино сливается выдох,
И за ним не последует вдоха.
Но обломки, обрубки, осколки,
Перебитые тонкие пальцы
Всё сияют, сияют, сияют…
Tanda. Ненависть
В слове "ненависть" корень навий,
Пахнет ненависть сентябрём:
"Мы тебя всё равно узнаем,
Мы тебя всё равно сотрём
Мокрой тряпкой, пропахшей мелом -
Лишь движение, взмах крыла:
Нарисованная неумело,
Ты исчезнешь, как не была.
Ты исчезнешь – в море, в больнице,
В городской мороке дневной…".
Ну, а в ночь бессмертие снится
И за мною встаёт стеной.
Tanda. Я не верю безупречным…
Я не верю безупречным -
Лицам бледным, пальцам млечным,
Хрупким искренним ладоням
Я не верю, не проси!
Верю цинику, эстету,
Ветру, логике, кастету,
Верю в выстрелы, в погони
И в луну на небеси.
Бой – до смерти, для отважных,
Спазм соитий жарких, влажных,
Миг удачи быстротечной,
Алого вина струя -
Это жизни суть земная,
Слаще этого – не знаю.
Я не стану безупречной.
И не верю в бога я.
Tanda. Когда над городом в небе кресты…
Когда над городом в небе кресты,
Словно мачт сожжённый остов,
Зорче смотри – и увидишь ты:
Падают позолоты листы
И становится город погостом.
Уберёшь обжорство – теперь гляди
На блеск голодный, на злые искры.
И вот уже костры впереди,
Сначала книги в них, но подожди -
И что-то к тебе огонь слишком близко.
Похоть уходит – слабеет плоть.
Сумрачны дни и бесцветны ночи.
Хочет, ревнив, энтомолог-господь
Булавкой бабочку-страсть приколоть…
Всё меньше людей, их жизнь всё короче…
Лень, зависть, алчность идут след в след -
Убрать их, чтоб люди вовек не знали!
Но денег нет – и прогресса нет,
Рабы да стройки грядущих лет -
Новые Беломорканалы…
Гнев убери – и глубже вдыхай
Гарь разорённого пепелища.
Вот входит враг – но безгневен край.
Погибнет, кто не противится, знай!
Гляди в безгрешные мёртвые лица.
Убери гордыню – и падай в грязь
Болотную, глаз поднять не смея.
А быдло плюёт на тебя, смеясь…
Вспомни: кто встал, сказал: "Я князь
Мира сего!", сатанея.
Гнев и гордыня – два чёрных крыла.
Пробуй, птенец – преграды нету.
Над городом-кладбищем – ввысь, где мгла.
Звезду увидишь – она светла,
Утренний свет над юной планетой.
Tanda. И Денница взойдёт – нежным яблоком в тёмных садах небосвода…
И Денница взойдёт – нежным яблоком в тёмных садах небосвода,
Согревая, маня, торжествуя сияньем блистающей плоти;
И в кипеньи прибоя, рифмуясь, сольются вода и свобода,
И иная звезда соскользнёт незаметно, истает в полёте;
И восстанет заря из атласной, морской, перламутровой стыни,
Заалеет над зубьями леса, оскалами каменных сколов;
И медово-кровавый гекзаметр волною на берег нахлынет,
И уйдёт сквозь песок в те слои, где рассыпаны горсти оболов.
Nicodimus. Черный Странник
Испытан огнем и прохваченный стужей
О, Странник, скажи мне,
Зачем это нужно?
Зачем ты сжимаешь
В руках манускрипты?
Понятно по взгляду -
На них не молитвы.
Скажи, отчего ты так беден, но весел,
Продай мне состав этой Дьявольской смеси.
Зачем тебе власть?
Это дело лихое.
Не проще ль пропасть,
Уклониться от боя?
Ответил мне он:
Кто-то должен быть Первым.
Свободы озон