Дальше в его мыслях стало совсем не смешно. Однажды некий журналист допытывался у Родиона, когда у него с Еленой «в последний раз было „это“». Короче, перепутали с Арсенищем. Родион всегда считал себя интеллигентным человеком. Поэтому, когда журналист снова спросил про «это», шеф послал его к Вассерману.
Пока Родион вспоминал биографический эпизод, Дулиттл приподнял указательный палец и неторопливо помотал головой.
— Оное не имеет значения для нашей задачи. Вы выучите латынь в течение одного дня. Я автор учебника, потому вы докажете, что писал я его не напрасно.
Эраст только головой покачал.
— Эх вы, деревня! Разве вы не знаете, что латынь появилась в шестнадцатом веке?
— Я не ослышался?
— Вообще латынь искусственный язык.
— Но тогда на каком языке говорили римляне?
— Это науке не известно.
Елена наморщила лоб, вспоминая другие достижения историков.
— Ещё я слышала, будто бы по «Новой хронологии» все религии произошли от христианства.
— Это правда. Хотя мне всё равно.
Браун выпятил челюсть, словно дуче.
— Нашли, чем удивлять. У меня был одноклассник Ахмед. Он арабский террорист.
— Террорист?
— Я просто хотел сказать, что он мусульманин.
— Вы, сами понимаете, поосторожнее, — посоветовал начальник.
— О’кей. На уроке истории этот типус выдал учителю перл: «Ислам — одна из древнейших религий. Он возник до Рождества Христова». Мой друг наглее, чем дятел Вуди.
Елена быстро постучала ладонью по столу.
— Стоп-стоп-стоп! Как гость научит нас латыни за один день? Интересно же.
Дулиттл надел очки и медленно привстал с кресла. Внимание всех присутствующих было направлено на языковеда.
— Вспомните, как форсированно наш рабочий класс построил викторианскую ЭВМ. Соответственно, я скоро приступлю к форсированному обучению. Знайте, дамы и господа, что я разработал внушаюшчее устройство для обучения и не только. Идею подсказало ваше столетие. Сообщу вам, господа, эта технология называется «семнадцатəй кадр». В синематографической плёнке за секунду проходит шестнадцать кадров. Человеческəй глаз не замечает семнадцатəй кадр, но схватывает информацию.
— Мы это называем двадцать пятым кадром, — прокомментировала Елена. — Значит, у вас старая технология. В старинном стиле.
«Странно, — вытаращил глаза Родион. — Нормальные учёные знают, нет никакого двадцать пятого кадра».
— Неважно, старая она, или новая. Сейчас важно то, что яшчик поможет вам запомнить латынь. Что остаётся делать, если вы больше не изучаете латынь в гимназиях.
В номер вошёл Хопкинс, только задом наперёд. За ним в номер ввалился обещанный ящик с рукояткой и на треноге. Этот ящик казался похожим на кинопроектор, словно Дулиттл решил подработать мистером Фёстом (или на шарманку, если он решил подработать Папой Карло). В реальности это был не совсем кинопроектор. Похоже, перед нами очередное порождение альтернативной истории, помимо компьютера Эдисона и интернета Теслы.
Языковед поправил треногу, после чего Хопкинса отправили за очередной деталью. Ею была целлулоидная плёнка.
— Видите, понимаете? Перед вами гипнояшчик, самəй что ни на есть.
— Занятнее, чем могло показаться, — Родион Моисеевич внимательно вгляделся в чужое изобретение.
— Это гипножаба? — предположил Роберт.
— Вашу жабу я не знаю, — удивился языковед. — Перед вами всего лишь моё изобретение, гипнояшчик.
— Конечно, гипноящик, — ответила Елена. Понизив голос, она осторожно добавила: — Они про зомби, небось, ещё не слышали.
Языковед проигнорировал это слово. Во всяком случае, внешне не отреагировал.
Младший агент уже знал, что ему приготовили легенду римского раба. Всё-таки мускулистый парень. Согласился, ничего не поделаешь. Но для начала он исполнил иные обязанности. Пока слуга устанавливал аппарат, шеф вполголоса объяснял:
— Товарищ Дулиттл больше занимается современными языками, жаргонами и диалектами, чем историей языков. В девятнадцатом веке это редко встречалось.
— Современными?
— Для него современными. Сейчас он и наши изучает. Всё. Приступаем к делу. Приступаем? Вы готовы?