Откладывать дело в долгий ящик смысла не было. Этим же вечером сторож, получивший на помин души почтенного купца несколько монет, превосходивших его трёхнедельное жалование, добросовестно уединился с бочонком доброго эля и поминал покойного, пока не уснул в обнимку с кружкой. Лучшего времени придумать было нельзя.
Ещё раз прикинув, всё ли он продумал, злоумышленник взял свою сумку и задворками направился в сторону кладбища. Дом его стоял среди таких же бедняцких построек за городской стеной, поэтому проблем с выходом за ворота не было.
Из всех вещей, перечисленных бродягой, у него не было только специальной одежды и обуви. Он решил, что пока обойдётся обычными штанами и курткой, а чтобы ходить бесшумно, отправится «на дело» босиком. Так было легче, особенно если придётся куда-то лезть.
Лезть пришлось сначала через ограду. Каким бы пьяным сегодня не был сторож, а кладбищенские ворота он запер, и войти внутрь обычным способом не удалось. Впрочем, довольно высокая стена, сложенная из местного дикого камня, не была препятствием для того, кто с младенчества лазал по скалам, и пребывал в полной уверенности, что станет горняком-рудокопом, как и его отец. (Внутри горы он тоже бывал, но к настоящей работе малолеток не допускали, чтобы они не зачахли, не успев войти в возраст. Человек должен был сначала окрепнуть, прежде чем браться за кайло, иначе рудничный кашель просто не даст ему вырасти.)
То, что сверху каменной стены торчали подобия железных пик, было только кстати. На них, оказалось, легко накинуть верёвочную петлю, за них же удобно было ухватиться, когда добрался до верха. Главное не оступиться, когда перевалишь на ту сторону, а то окажешься нанизанным на острия, и врядли сумеешь сняться с них самостоятельно, даже если останешься жив.
Но вопрос о том, чтобы оступиться не возник – парень был от природы ловок и не труслив, а потому подъём и спуск заняли у него совсем немного времени. Но, как бы то ни было, оказавшись в безмолвном городе мёртвых, освещённом лишь луной, он испытал жуткое суеверное чувство, заставившее сердце затрепетать!
Отец всегда учил его, что мёртвые не встают, не кусаются и никак не способны навредить живым. Время от времени кто-нибудь из рудокопов возвращался домой на руках товарищей безмолвным и бездыханным, с проломленной головой, перебитым хребтом, раздавленной грудью или просто задохнувшимся. Отец лично вытащил из-под завалов не менее полутора десятков тех, с кем пил в трактире накануне, с кем десятками лет ходил в гору, кого знал с детства и с кем здоровался по-соседски каждый день. Оставлять внутри горы тела погибших считалось грехом, а потому рудокопы всегда извлекали своих, даже если на это уходило много сил и времени. Они действительно не боялись покойников и не брезговали к ним прикасаться.
Сын старался придерживаться на этот счёт взглядов отца, но у него было мало опыта. Кроме того, он был один, а потому ему было жутко!
Но ночное кладбище оставалось тихим и мирным. Тени чернильно-чёрные и отчётливо прорисованные в свете луны, лежали неподвижно. Никто из вечных граждан этого города не пробовал покинуть своё «жилище» и прогуляться по узким дорожкам или посидеть на собственном надгробии. Мальчик был здесь один, не считая сторожа спавшего в своём домике возле ворот.
Но вот он, наконец, этот каменный сундук, казавшийся сейчас ещё больше и мрачнее, чем днём. В лунных лучах, замеченные днём окна, были не видны, но грабитель знал, где их искать. Сложность состояла в том, как до них дотянуться, ведь эти щели находились на высоте выше двух ростов юного вора.
Здесь не на что было накинуть верёвочную петлю, да и верёвка осталась на заборе, так-как снимать её смысла не было – уходить он собирался тем же путём, что и вошёл. Надо было на что-то встать, чтобы дотянуться до окна-щели, вот только на что?
Кладбище содержалось городом в образцовой чистоте. Здесь не было ничего лишнего, а потому надеяться обнаружить бесхозный ящик или какой-нибудь хлам, нечего было и мечтать. Оставалось одно – позаимствовать лестницу у сторожа.
Он приметил её еще, когда уходил отсюда днём. В свободное время старик возделывал маленький садик, и эта стремянка служила ему для сбора урожая и обрезки сухих веток. Взять её было несложно, а заодно можно было проверить, достаточно ли крепко спит кладбищенский охранитель.
В последнем сомневаться не приходилось – богатырский храп, раздававшийся из домика сторожа, говорил о неплохом здоровье оного, несмотря на его преклонные лета. Лестница оказалась нетяжёлой, но пронести её мимо такого количества оград, памятников и скамеек для посетителей, и ничего не задеть при этом, было делом немыслимым.