Он лениво представил себе продолжение собственной жизни. Он выбрал бы Пантеру в спутницы жизни; она бы с удовольствием вынашивала его многочисленное потомство. И какими превосходными охотниками и бойцами были бы их потомки! Он нахмурился. Поскольку численность клана продолжала безудержно расти, им придётся уходить всё дальше и дальше, чтобы найти достаточно пищи. И если другие королевства животных также наслаждались процветанием, не наступит ли такое время, причём, возможно, достаточно скоро, когда их новым врагом станет нужда? Если только…
Когда Хищнозуб лежал, растянувшись на широкой ветви и задумчиво облизывая лапы, к нему приблизился Патриофелис. Хищнозуб почтительно встал и позволил своему вождю устроиться поудобнее. Хищнозуб уже давно знал, что он был особым любимцем Патриофелиса, который ценил его за охотничье мастерство. Он преданно служил Рыщущим все эти годы, защищая территорию клана и неустанно разыскивая яйца ящеров. Он даже слышал, как поговаривали, будто к нему уже приглядывались как к будущему вождю. Хищнозубу было интересно, сколько ещё сможет прожить Патриофелис.
— Ты, наверное, утомился в пути, — сказал Патриофелис.
— Отнюдь, — ответил Хищнозуб.
— Превосходный ответ, — произнёс вождь, и они некоторое время наслаждались покоем и взаимопониманием, молча лёжа рядом друг с другом.
— Теперь нас много, — произнёс Хищнозуб, глядя, как его знакомые-фелиды бродят в подлеске.
— Да уж, это верно, — довольно промурлыкал Патриофелис.
Хищнозуб чуть промолчал, а затем ответил:
— Возможно, даже слишком много.
— Что ты имеешь в виду?
Хищнозуб подумал, что это слишком опрометчиво, но, пока он ещё купается в лучах своей новой славы, не лучшее ли это время, чтобы его слова были услышаны?
— Мы добились успеха, это так, — сказал он, — Но чем больше нас будет, тем труднее будет нам всем прокормиться.
Патриофелис удовлетворённо облизывал свой хвост:
— В лесу для нас всегда хватало еды.
— Но мы делим лес с множеством других животных. И с исчезновением ящеров они тоже будут процветать, — заметил Хищнозуб. — Все мы питаемся одним и тем же. И уже скоро пищи не будет хватать.
На морде Патриофелиса появилась задумчивость.
— Мир велик. Мы можем расширить свои кормовые угодья.
— Конечно, да, — ответил Хищнозуб, сделав уважительную паузу. Патриофелис нежно шлёпнул Хищнозуба лапой:
— Сейчас в мире царит мир. Даже лучший охотник должен позволить себе отдохнуть.
— Да, но кто же станет охотиться на нас потом? Вот, в чём вопрос.
— Птицы мало что значат для нас, если это то, о чём ты думаешь.
— Нет, я думаю о других зверях.
— Звери никогда не охотились друг на друга — это не в их обычаях.
— Если бы мы были мудрее, мы стали бы первыми, кто так делает. — Хищнозуб повернулся к вождю и понизил голос. Его уши были прижаты к голове.
— О чём ты говоришь, Хищнозуб? — мягко прорычал Патриофелис.
— Ровно о том, что ты слышал. С уходом ящеров все звери унаследуют землю. И кто-то должен стать новыми правителями. И пусть ими станем мы.
Патриофелис пригладил когтями седеющую шерсть на горле.
— Как же ты пришёл к такому выводу?
— Мы должны искать больше пищи для себя, лучшей пищи.
— И где бы нам найти такую пищу?
Хищнозуб понизил голос ещё больше:
— Стоит лишь окинуть взглядом этот лес.
— Ты предлагаешь нам есть других зверей? — спросил потрясённый Патриофелис.
Хищнозуб сглотнул. Уже было слишком поздно идти на попятную.
— Позволь нам быть охотниками, а не добычей.
— А как же Договор?
— Действие Договора закончилось. Он сделал своё дело. Теперь это новый мир.
— Эти существа были нашими союзниками в борьбе с ящерами.
Хищнозуб фыркнул:
— Что-то я не видел, чтобы их было много. В лучшем случае они были слабыми союзниками. Их вклад в победу был не таким большим, как наш. Кто работал больше нас? Фелиды — вот, кто сделал для них землю безопасной.
— Фелиды не питаются другими зверями! — прорычал Патриофелис.
— Все мы ели плоть, — напомнил ему Хищнозуб.
— Только тех животных, которые уже умерли. Да, мы можем поедать падаль. Мы можем питаться мертвечиной. Но мы никогда не охотились на живую добычу. Мы так не живём.
— Мир изменился, и мы должны измениться вместе с ним.
— Мы не едим мясо.
— А я ем, — ответил Хищнозуб.
— Наши зубы не режут, — строго сказал Патриофелис.
— А мои — режут! — когда Хищнозуб произнёс это, он ощутил насыщенный запретный вкус плоти и крови ящера во рту. По его зубам заструилась слюна.
Патриофелис вскочил, охваченный яростью. Его зрачки сузились в щёлочки.
— Договор отточил наши охотничьи инстинкты, — сказал Хищнозуб, опуская голову в знак уважения к своему вождю. — Многие звери ели яйца, или, по крайней мере, желток, чтобы подкрепить свои силы, и у некоторых из нас наверняка развился вкус к мясу новорождённых ящеров. Кто-то жаждет большего.
— Я запрещаю это, — голос Патриофелиса дрожал от гнева.
Хищнозуб чувствовал, что вся его сила улетучилась.
— Если у тебя развились такие вкусы, — сказал Патриофелис, — ты должен их исправить.
Хищнозуб пробовал сделать это, и с каждым днём его негодование только росло. Его вкусы не были неправильными: они были такими, как есть. Он бродил по лесу, и всякий раз, когда он принимался за поиск личинок, насекомых и плодов, его взгляд падал на других зверей.
Он хотел довериться Пантере. Если она должна была стать его спутницей, она должна узнать о его позывах, и даже, возможно, разделять их. Но он также боялся, что она, как и Патриофелис, станет его осуждать. Он помнил, как она смотрела на него, когда он пожирал детёнышей в яйцах.
Он видел рукокрылов, планирующих со ствола на ствол, и корифодона на земле, который пользовался своими могучими лапами, чтобы раскапывать землю в поисках корней и клубней. Остромордые птилодусы слезали со ствола дерева в подлесок и поедали семена. Временами он видел, как они охотятся на яйца ящеров, но всё, что они могли сделать, бледно выглядело по сравнению с усилиями, которые прикладывали фелиды. Рукокрылы, полагал он, были особенно бесполезными в этом деле: их паруса лишь мешали им быстро и неожиданно подбираться к гнёздам по земле.
Другие животные едва замечали Хищнозуба. Он был лесным жителем, как и они сами, и они его не боялись.
Сделать это было бы очень легко.
Двигаясь по ветвям, он следовал за пушистохвостым парамисом, который шуршал листьями, шагая по подлеску.
Гибкие лапы Хищнозуба ступали мягко; он дышал настолько осторожно, что даже не слышал сам себя. Он наблюдал. Он стал частью лесной тишины. Парамис, повернувшись к нему спиной, был занят поеданием каких-то семян, которые нашёл на земле.
Внезапно Хищнозуб почувствовал, что его одолевает неуверенность. Он ещё никогда не выслеживал свою пищу. Он заставил себя закрыть глаза.
«Уходи, — шёпотом взывал он к парамису. — Когда я открою глаза, тебя не должно тут быть, чтобы не соблазнять меня».
Он медленно вдохнул и выдохнул десять раз и открыл глаза: парамис по-прежнему оставался на месте и кормился. Неосторожный.
Слюна потекла по его зубам. Хищнозуб пытался развернуться на ветке, но его мускулы напряглись, словно восстав против него. Он моргнул, ощутил, что видит нечётко, и напряг глаза. И в этот момент он всё понял.
Хищнозуб точно знал, что он собирался делать, и ещё то, что после этого раза мир уже не будет таким, как прежде.
Он огляделся. На него никто не смотрел.
Хищнозуб прыгнул. Обрушившись на парамиса, он придушил его весом своего тела, сунув мордой в землю, чтобы приглушить его вопли. Он инстинктивно всадил свои когти в его тело, чтобы удержать его на месте, затем сомкнул челюсти на шее зверька и сжал их.