Сумрак сел на ветку, его сердце торжествующе билось. Никогда ни одна стрекоза не казалась ему вкуснее. Но его ликование было недолгим.
Он заметил, что все рукокрылы, бывшие поблизости, одни в воздухе, другие на ветвях, изумлённо смотрят на него. Они таращились на него, словно на нечто чуждое, внезапно свалившееся с неба. Сильфида поспешно устроилась рядом с ним.
— Что ты натворил? — прошипела она. — А как же хранить это в секрете?
— Я… я просто не мог с этим справиться, — ответил Сумрак.
Сильфида, которая никогда не боялась быть слишком громкой, настырной в споре и даже надоедливой, сейчас казалась подавленной.
— Похоже, всё обещает закончиться очень плохо, — сказала она.
В горле у Сумрака пересохло, и он едва не подавился последним кусочком стрекозы.
— Как ты это сделал? — услышал он чей-то крик.
— Он летал! — орал кто-то. — Сын Икарона летал!
— Ты махал крыльями! — воскликнул Кливер, забираясь к ним по стволу. — Что же ты за уродец?
— Рукокрылы не могут летать! — сказал кто-то ещё.
— Этот летал! Я это видел. Он махал крыльями.
— Он — какой-то мутант! — это снова был Кливер, уже забравшийся к ним на ветку, с необъяснимым выражением, сверкающим в его глазах. Что это было — зависть, страх или ненависть?
Сейчас вокруг него толпилось всё больше и больше рукокрылов, и Сумраку это не нравилось. Почему он не сдержал себя? Секундная ошибка могла обернуться для него значительно большими неприятностями, чем он мог себе представить. Некоторые из рукокрылов выглядели не просто удивлёнными: они злились, и Сумрак уже начал опасаться того, что они могут ему сделать. Он ощутил в воздухе мускусный запах, означающий агрессию. Поэтому, увидев отца, планирующего к нему на ветку, он почувствовал огромное облегчение.
— Что здесь происходит? — резко спросил Икарон; его ноздри подёргивались, когда он почуял угрожающий настрой сородичей.
Рукокрылы на ветке расступились, и заговорили все сразу:
— Он порхал!
— Сумрак летал!
— Мы все видели, как он это делал!
— Он махал крыльями, как птица!
Сумрак мучительно ожидал, когда отец подползёт поближе.
— Это правда? — спросил Икарон.
Сумрак кивнул.
Каким бы несчастным он себя не ощущал, но, по крайней мере, с него спало бремя сохранения этого в тайне.
— Покажи мне, — мрачно сказал Икарон.
Сумрак покорно подполз к концу ветки. В его памяти всплыло быстрое и грустное воспоминание о том, как отец учил его планирующим прыжкам, а потом он прыгнул, разворачивая паруса, и взмыл в воздух. Ему был слышен рокот голосов потрясённых и изумлённых рукокрылов, наблюдавших за ним.
В какой-то момент он решил взлететь ещё выше и вовсе пропасть, чтобы не нужно было возвращаться и лицезреть гнев и позор своего отца. Он мог бы найти какое-то новое место для жизни, стать отщепенцем, вонять и кишеть клопами. Но это означало бросить мать, отца, Сильфиду, свой дом и всё, что он любил, и он знал, что никогда не смог бы этого сделать. Он должен был предстать перед своим отцом. Вздохнув, он заложил вираж и зашёл на посадку на ветке.
Двигаясь через толпу притихших рукокрылов к Икарону, Сумрак неотрывно глядел на его когти.
— С какого времени ты умеешь так делать? — услышал он вопрос отца.
— Я обнаружил это только вчера.
Он не знал точно, какого рода наказание его ожидает, но мог лишь представить себе, что оно будет суровым. «Ты не птица. Не маши. Рукокрылы планируют, а не летают». Прогонят ли его из колонии?
— Мне очень жаль, — пробормотал он.
— Думаю, это просто прекрасно, — сказал отец.
Сумрак с недоверием посмотрел на него и увидел, что его морда не хмурилась от гнева и неодобрения, а сияла от удивления. Остальные рукокрылы внезапно притихли и внимательно наблюдали за своим предводителем.
— Это правда? — спросил Сумрак.
— В самом деле? — удивлённо спросила Сильфида.
— Раскрой свои паруса, — попросил Икарон Сумрака. — Разреши мне взглянуть на тебя.
Сумрак сделал, как было сказано; отец подошёл поближе и молча изучил нижнюю сторону его парусов.
— Когда ты машешь, — спросил Икарон, — откуда приходит усилие?
— Думаю, что от груди и плеч.
Икарон кивнул:
— Да, вижу: всё так. Твоя грудь крупнее и сильнее, чем в норме. И твои плечи тоже. Они всегда были такими, с самого твоего рождения. Тебе было бы нужно много мускулатуры, чтобы двигать своими парусами так быстро, как ты это делаешь.
Сумрак безостановочно смотрел то на Сильфиду, то на Кливера. Сильнее, чем в норме. Много мускулов.
— В таком случае он не может быть единственным, кто так может, — смело сказал Кливер.
— Попробуй так же, — предложил ему Икарон. — Я никогда не слышал о других рукокрылах, которые умели летать. Не думаю, что нам хватит для этого силы мускулов.
— Должны быть и другие, — сказал Сумрак отцу.
— Не думаю, Сумрак, — Икарон покачал головой, ещё раз взглянув на паруса своего сына. — Но это и впрямь замечательно. Когда ты замахал ими во время своего самого первого планирующего прыжка, я и представить себе не мог, вообще не мог…
— Это так несправедливо, — вздохнула Сильфида и полезла вверх по дереву.
Теперь и другие рукокрылы начали расходиться, продолжая охотиться или ухаживать за шерстью. Сумрак поймал на себе несколько опасливых взглядов и расслышал какое-то нездоровое бормотание насчёт того, насколько он неправ, и что кому-нибудь ещё захочется летать, словно птица.
— Так это хорошо? — спросил Сумрак. — Уметь летать?
— А что такого? — ответил отец. — Думаю, это замечательное умение.
Сумрак по-прежнему с трудом верил в реакцию своего отца. Но он действительно выглядел восхищённым, и это помогло Сумраку избавиться от глодавшего его ощущения тревоги.
— Просто убедись, что ты находишься ниже Верхнего Предела, — сказал ему Икарон. — Птицы не потерпят ещё одного летуна на своей территории.
Всё утро Сумрак летал — ликуя, он пикировал и взмывал над поляной. Пьянящая свобода наполняла всё его тело.
Куда захочет: он мог двигаться куда захочет.
Он ловил больше добычи, чем когда-либо раньше. Теперь он был гораздо маневреннее. И что лучше всего, теперь ему больше не приходилось заниматься долгим и утомительным подъёмом обратно на дерево. Он с жалостью смотрел на других рукокрылов, карабкающихся по стволам деревьев.
Сумрак понимал, что по-прежнему быстро утомляется. Десять минут — это самое долгое время, в течение которого он мог держаться в воздухе, после чего ему требовался основательный отдых. Но благодаря тому, что он начал охотиться значительно успешнее, он понял, что в целом всё равно выигрывает во времени. Он был уверен в том, что, если он будет больше практиковаться, его мускулы станут сильнее и будут дольше держать его в воздухе.
Новость о том, что он умеет летать, облетела колонию быстрее, чем порыв ветра. Он видел, как несколько молодых зверей, в том числе Кливер, отчаянно пытались летать. Никто из них не добился большего успеха, чем Сильфида, а когда это увидели их родители, они сердито потребовали от молодых прекратить эти попытки.
В полдень, когда солнце светило ярче всего, а песни цикад почти оглушали, Сумрак нашёл Сильфиду, забравшуюся в гнездо и отдыхающую в тени. Он устроился рядом с ней и начал чиститься. Она не предложила расчесать ему спину.
— Знаешь, что по-настоящему меня злит? — спросила она. — Если бы я была единственной, кто умеет летать, Папа не позволил бы мне это делать.
— Думаешь, ты права?
— Ты же знаешь, что это правда, — сказала она; её уши подёргивались. — Если бы это случилось со мной, он бы увидел в этом просто ещё одну вещь, которую я делаю неправильно.
— Сильфида, это неправда. Он позволил бы и тебе.
Она повернулась к нему, и Сумрак был поражён презрением, светившимся в её глазах.
— Думай, что хочешь, — сказала она. — Правды это не изменит.