— Думаешь, это действительно может помочь? — испуганно шепнула Сумраку Сильфида.
Сумрака передёрнуло. Зелёная слизь, стекающая изо рта у Адаписа, выглядела очень похожей на тот мерзкий гной, который уже сочился вокруг раны Папы.
— Не волнуйся, — сказал Адапис после осмотра раны. — Паста будет бороться с инфекцией и поможет глубокой ране заживать быстрее. Ты должен довериться нам. Мы многое знаем о том, что могут сделать растения.
— Это уже начало успокаивать, — сказал Икарон, закрыв глаза и вздохнув.
— На закате мы снова очистим рану и дадим ещё снадобья.
— Спасибо, Адапис, — ответил Икарон.
— И что важнее всего, тебе нужен отдых. Ты и твоя колония — вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Проведя много дней лицом к лицу со своими страхами, Сумрак почувствовал трепет облегчения и благодарности.
Папа быстро заснул. Обычно он никогда не спал днём, и Сумрак понял, насколько сильно он утомлялся и болел в последние дни, заставляя себя двигаться вперёд.
— Давай, поохотимся, — предложила Сильфида.
Сумрак был голоден, но ощущал странную нервозность, покидая Папу. Всю свою жизнь он полагал, что заботливые глаза отца всегда будут приглядывать за ним, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает — и колонии тоже. Но сейчас эти глаза были закрыты, и он выглядел таким уязвимым, что Сумрак чувствовал, что должен был приглядывать за ним.
— Он останется здесь же, когда мы вернемся, — сказала Сильфида. — Идём же.
Сумрак сказал себе, что совершает глупый поступок, но неохотно последовал за ней.
Охота была превосходной. Во всяком случае, насекомых было даже больше, чем на острове, и не требовалось особых усилий, чтобы их поймать. Казалось, что у здешних козявок было мало опыта встреч с воздушными хищниками.
Конечно, бегущие-по-деревьям явно не питались ими, предпочитая плоды и семена, которые росли на деревьях, а особенно — личинок и корни, которые они выкапывали из земли своими ловкими руками. Похоже, они действительно обладали большими знаниями обо всех растениях в своём лесу, и Сумрак видел, как они смешивают их и пережёвывают в пасту, прежде чем съесть. Он даже слегка побаивался их. Только представить себе — как знать всё это; только представить себе, что можно что-то делать собственными руками.
Он взглянул на Сильфиду. Было так хорошо, когда она парила рядом. Он тосковал без неё.
— Почему ты так долго сторонилась меня? — спросил он её, когда они лезли вверх по стволу.
— Не знаю, — она промолчала. — Я сердилась на Папу за то, что он не разрешил нам остаться с Гирокусом. А потом мне было так тяжело видеть его таким слабым и слабеющим всё больше и больше. Я не хотела этого видеть. Я боялась, что он собирался умирать.
Когти её задних лап царапнули по коре, и Сумрак понял, что она дрожит. Он поднялся к ней и прижался мордой к её щеке и плечу.
— Теперь всё в порядке, — сказал он. — Они его подлечат.
Её голос был таким тихим, что он едва мог расслышать:
— Хочу, чтобы Мама вернулась.
Это были всего лишь четыре слова, но они тоже заставили Сумрака заплакать. Он прикладывал все усилия для того, чтобы держать под замком свои мысли о ней, потому что они лишь причиняли ему боль — самую настоящую физическую боль в его теле, напоминая о том, что он никогда больше не сядет у неё под боком.
— Я их ненавижу, — яростным голосом сказала Сильфида, — этих фелид. Они отняли у нас всё.
— Мы найдём новый дом, — ответил Сумрак.
— Я не хочу себе другой дом, — сказала она, — я хочу вернуть наш старый.
— Однажды так и будет.
— Я хочу, чтобы всё снова было, как раньше.
— Я тоже.
Он привык к тому, что она открыто выражает гнев, но не свою неприкрытую печаль, и это вызвало у него сильнейшее желание исправить порядок вещей — и столь же сильнейшее расстройство из-за того, что он был не в силах этого сделать.
Сильфида сделала глубокий вдох и продолжила лезть вверх, явно не желая больше говорить об этом. Сумрак полез за ней, и вдруг заметил, что с ветки наверху за ними с наивным любопытством наблюдали три молодых бегущих-по-деревьям. Один из них приветствовал их и представился как Ходок. Сумрак был рад возможности поговорить с ними. Они выглядели настолько доброжелательно, что его природная стеснительность практически полностью испарилась.
— Я бы очень хотел уметь планировать по воздуху, — сказал Ходок.
Сумрак усмехнулся.
— А я бы очень хотел, чтобы у меня были руки, как у тебя.
— Правда? — спросил Ходок и осмотрел свою левую руку так, словно никогда раньше её не видел.
— Вы можете очень хорошо держать предметы, — сказал Сумрак. — Это должно быть очень полезным умением.
— Думаю, что да. Но вы умеете парить в воздухе. А это почти так же хорошо, как настоящий полёт.
Сумрак бросил быстрый взгляд на Сильфиду, чтобы убедиться в том, что она не собирается сболтнуть, что он и вправду умеет летать.
— А можно, я посмотрю ваши крылья? — вежливо попросил Ходок.
— Паруса, — поправила его Сильфида. — А вы что, раньше никогда не видели рукокрылов?
— Может быть, и было разок, — неопределённо ответил Ходок. — Но я не думаю, что они надолго задержались тут.
Сумрак любезно расправил свои паруса. Ходок с большим интересом изучил выпуклости его руки и пальцев на их нижней стороне.
— Они похожи на руки, — взволнованно сказал Ходок, — но только с очень длинными пальцами и кожей между ними.
Он поглядел сначала на Сильфиду, а потом опять на Сумрака.
— Но из-за чего твои так сильно отличаются от тех, что у остальных?
— Ты, наверное, какой-нибудь уродец? — спросил один из попутчиков Ходока.
— Помолчи уж, Холмик, — ответил Ходок своему другу.
— Просто я другой, — ответил Сумрак.
— Я бы предпочёл иметь паруса, чем руки, — решил Ходок.
Сумрак улыбнулся, наблюдая за добродушной импульсивностью бегущего-по-деревьям, но сам он никогда не смог бы представить себя кем-то другим, чем он есть на самом деле. Единственное, о чём он жалел — то, что он должен был скрывать то, что в действительности могли делать его паруса.
— А правда, что вы всё время едите только козявок? — спросил третий детёныш, до этого молчавший.
— Главным образом — да, а в чём вопрос? — осторожно ответила Сильфида, словно стараясь избежать недоразумений.
— А разве это не надоедает?
— Кругом же полно козявок, Попрыгун, — сказал Ходок таким голосом, будто его друг был глуповат. — Они, наверное, едят сотни козявок каждый день.
— На самом деле даже тысячи, — сказал Сильфида.
Услышав это, Попрыгун слегка скривился.
— Мы также поедаем семена и растения, — добавил Сумрак, не желая казаться слишком оторванным от жизни.
— А вы когда-нибудь пробовали вот это? — спросил Ходок, показав удлинённый зелёный лист, который он прятал, очевидно, у себя за спиной. Лист был покрыт сетью мелких жилок и обладал слегка зазубренным краем. В его глазах блеснул озорной огонёк.
— Не думаю, — ответил Сумрак. — Нет.
— Ты должен это попробовать, — сказал Холмик. — Ходок, передай его сюда.
Ходок воровато огляделся и откусил крохотный кусочек, прежде чем передать его Холмику, который сделал то же самое. Попрыгун хихикнул и тоже начал жевать небольшой кусочек.
— Что это? — с подозрением спросил Сумрак.
Шёпот Ходока был едва слышным:
— Это чай.
— Такой рос повсюду вокруг нашего старого леса, — немного задумчиво сказала Сильфида.