Неожиданно ветерок подул в другую сторону, и ноздри Сумрака сжались от вони разлагающейся плоти. Другие наверняка тоже почуяли его, потому что он увидел, как многие рукокрылы повернули головы в ту сторону и вздрогнули.
В ночи раздавался топот тяжёлых шагов.
Сумрак замер на месте, не в силах отвести взгляд. Ветви, папоротники и кустарник смялись, и перед его глазами предстало чудовище.
Он не знал, кто это был — птица, зверь или ящер.
Чудовище шагало на двух огромных сильных ногах; это были ноги птицы, с тремя толстыми когтистыми пальцами, направленными вперёд, и одним, торчащим назад, с крючковатым когтем свирепого вида. Гигантская голова казалась слишком крупной для её туловища; она была вооружена высоким смертоносным клювом. Её мускулистое тело обладало плотными покровами, а крыльев практически не было — всего лишь небольшие оперённые пеньки, явно непригодные для полёта. На её гузке торчал густой пучок клочковатых хвостовых перьев. Ростом она была в десять футов: её голова была намного выше ветвей, на которых спали рукокрылы. Поперёк её правой ноги тянулся длинный шрам, и она хромала, когда она бежала, а отталкивающий запах опережал её появление.
Какую-то секунду она медлила, вытягивая шею, готовясь собирать рукокрылов, которые в ужасе копошились единой массой на ветвях и стволе дерева.
— Вы должны были спать! — завопила она и понеслась к ним, сломя голову.
Сумрак в отчаянии оглядывался, пытаясь найти Сильфиду и своего отца, но теперь вокруг был сплошной хаос, потому что испуганные рукокрылы карабкались по тем, кто всё ещё дремал.
Чудовищная птица добежала до нижних ветвей и напала. Её мощные плечи наклонились вперёд, шея вытянулась, а клюв раскрылся. Когда она отступила, два рукокрыла были наколоты на её крючковатый клюв, а затем их пропихнул в глубины её рта мускулистый серый язык. Голова чудовища поворачивалась из стороны в сторону, глаза сверкали фиолетовыми огоньками. Влажный воздух, шипя, выходил из щелей по бокам её клюва.
Она нападала раз за разом, схватывая с ветки рукокрылов — и спящих, и бодрствующих. Казалось, ничто не могло утолить её ужасный аппетит. Она хотела ещё больше. Она хотела их всех. Ствол кишел рукокрылами, старающимися забраться повыше; другие, оказавшись в ловушке на ветвях, спрыгивали с них и планировали на землю, надеясь спрятаться в подлеске.
— Лезьте выше! — услышал он голос своего отца, кричащего где-то слева от него. — Она за вами не полезет! Поднимайтесь выше!
Сумрак хотел взлететь, чтобы быть в безопасности, но не раньше, чем убедится, что с Сильфидой всё в порядке. Чудовище поставило левую лапу на ветку, где он сидел, вцепилось в неё когтями и сломало её пополам. Не пришедшие в себя рукокрылы посыпались на землю. Сумрак отлетел в сторону и заметил Сильфиду, которая, расправив паруса, планировала в подлесок. Он спустился вниз и сел рядом с ней. Ноги чудовища были не дальше, чем в пяти футах, возвышаясь над ними.
— Живее! — сказал Сумрак и пополз вместе с ней по земле в сторону ближайшего ствола дерева.
На какое-то время голова чудища отвернулась от них: она склёвывала лежащих без сознания рукокрылов и глотала их, тряся головой. Сумрак и Сильфида добрались до ствола и полезли вверх.
— Просто улетай, — прошипела ему Сильфида.
— Всё хорошо, — он пытался держаться бодрее.
Чудовище шумно выдохнуло. Обернувшись, Сумрак увидел, как она оглядывает древо пиршеств. Его нижние ветви уже были совсем пустыми. Сумрак с облегчением заметил, что многие из рукокрылов, хотя и были вялыми, всё же сумели забраться вверх и оказались вне досягаемости этого смертоносного клюва.
— Это совсем не пир! — заверещала тварь.
Она развернулась и неподвижно застыла. Почти в полной темноте Сумрак не мог проверить, на что она смотрела. Он издал звук, и эхо от него осветило чудовищную птицу. Её голова была обращена прямо на него, а глаза сверкали. Её образ размылся, когда она бросилась к ним.
— Продолжай лезть! — крикнул он Сильфиде и бросился в воздух, раскрывая паруса.
Он должен был выиграть время, чтобы Сильфида смогла забраться повыше.
— Эй! Гляди сюда! — крикнул он чудовищу, налетая на него.
Голова существа дёргалась туда-сюда, пытаясь разглядеть его, когда он беспорядочно порхал по сторонам. Внезапно она сделала выпад. Он не был готов к её броску. Клюв летел ему навстречу, и Сумрак затормозил, свернув в сторону. Тухлое дыхание существа обдало его, и клюв сжал кончик его левого паруса, сомкнувшись на нём.
Он врезался в шею твари. Её гладкие перья были густыми, и на мгновение его когти запутались в них. Чудовище развернулось, пробуя схватить его. Сумрак вытянул свои когти, захлопал парусами и вырвался на свободу. Собственные куцые крылышки чудовища трепетали, когда тварь верещала от досады.
Сумрак больше не давал ей шанса. Он кружился высоко над головой твари, осыпая её оскорблениями, пока с челюстей существа не закапала от ярости пена. Она подскочила, пытаясь его схватить, но оказалась слишком тяжела, чтобы добраться до него. Когда Сумрак счёл, что Сильфида забралась достаточно высоко, чтобы не пострадать, он полетел обратно к дереву. Она была в безопасности. Он устроился рядом с ней, пытаясь отдышаться.
Чудовище снова повернулось к древу пиршеств и начало искать лежащих без сознания рукокрылов, которых оно упустило. Она отклонила свою мускулистую шею назад и с глупым видом уставилась на выживших рукокрылов, который уже были вне её досягаемости. А потом она испустила ужасную высокочастотную трель, которая заставила уши Сумрака дрожать от боли.
— Где Папа? — спросила Сильфида.
— Он выбрался. Думаю, что выбрался. Нам нужно туда добраться.
— Адапис! — верещало чудовище. — Это был не пир! Ты обещал мне пир, Адапис, и ты мне его дашь!
— Адапис собирался скормить нас этой твари? — воскликнула Сильфида.
Сумрак вздрогнул и кивнул:
— Пиром были мы сами.
Внизу чудовище, наконец, оставило попытки вскарабкаться на древо пиршеств и отправилось, громко вереща, в сторону гнёзд бегущих-по-деревьям. Сумрак почувствовал, что ему свело живот. Он подумал о Ходоке и его друзьях. Конечно, они не могли знать о том, какую ужасную вещь сделали их родители.
— Надеюсь, она сожрёт их всех, — мрачно пробормотала Сильфида.
— Сумрак! Сильфида!
Это был Папа, окликнувший их с вершины древа пиршеств. Они забрались чуть выше и спланировали к нему через поляну. Сумрак был счастлив оказаться заключённым в объятия отцовских парусов вместе с Сильфидой. Папа был жив. Сумрак не знал, сколько погибло сегодня ночью, но трое из них по-прежнему были живы.
— Что это была за тварь? — спросила Сильфида.
— Диатрима, — сказал Икарон хриплым от изнеможения голосом. — Нелетающая птица.
— Птица, которая не может летать? — переспросила Сильфида, поражённая самой мыслью об этом.
— Она защищает бегущих-по-деревьям, — сказал Сумрак, припомнив беседу, которую он подслушал. — Именно поэтому в их лесу так тихо. Она отпугивает всех хищников. Но бегущие-по-деревьям должны снабжать её пищей.
— А почему она не может кормиться сама? — спросила Сильфида.
— Её нога. Она хромает.
Икарон кивнул.
— Диатримам нужна скорость, чтобы преследовать свою добычу на равнинах. Она, должно быть, ушла в лес, надеясь найти здесь мелкую добычу, которую она могла бы ловить из засады. Но среди деревьев она — неуклюжее существо. Если бы Адапис не снабжал её добычей, она бы голодала.
Сумрака передёрнуло от осознания коварства всей этой сделки. Он вспомнил, как Холмик говорил, что через лес проходило много животных, но они никогда не оставались здесь надолго. Интересно, подумал он, скольких из них Адапис упокоил до смерти.
— Они казались такими дружелюбными, — сказала Сильфида, будучи явно не в состоянии понять, как какое-то существо могло совершать такие ужасные вещи.
Сумрак сразу же заметил кровь на шерсти у отца. Его старая рана вновь открылась.