"Лучше служить в раю, чем править в аду, а, Блад? Я помню времена, когда ты была лучше. Я не пойду".
– Я не пойду, – для остальных он повторил вслух только это. – Кто со мной?
Ответа не было.
– Мерси?
– Я не могу. Если меня схватят, если они снова вколют мне… – она не сдержалась. – Я не могу.
Манки горько кивнул.
– Я забираю мальчика, – сказал он. – Я не позволю вам затащить его в фашистский концлагерь.
– С каких это пор ты стал заботиться о ребенке? Или о тех "братьях", которые, как ты говоришь, у нас имеются?
Манки задрал подбородок, и на этот раз он не улыбался.
– Возможно, ты ошибаешься насчет меня, Блад. Может быть, я вырос – просто не так, как ты. Но я заберу мальчика. Он даже не был выявлен как тэп. Я не позволю вам сдать его.
– Манки… – заговорила было Мерси, но так и не закончила. Что-то внутри заставило ее замолчать.
– Тогда иди, – сказала тихо Блад. – Иди.
И Манки ушел. В самую ночь.
"Удачи", послала она, когда он ушел, – послала по ветерку, связывающему их обоих. "Я тебя люблю".
Но ответа не было. И она знала, что не будет.
Часть 2. Родня
Глава 1
Он проснулся, едва сдержав вопль, сердце бешено колотилось в груди. Ужас, порожденный сном, наползал на него пеленой, не давая ему увидеть, где он находится. Сиденье, окно, тусклые огоньки уплывали от него. Где он?
– Пап? Ты в порядке?
Пелена распалась на части, и он сумел разглядеть своего двенадцатилетнего сына, – мальчишку со светлыми волосами, как у матери, и острым подбородком, как у него самого. Теперь в том, что находилось за спиной ребенка, он узнал затененное купе поезда, лампы для чтения, силуэты других пассажиров.
– Все в порядке, Лэн, – пробормотал он. – Просто дурной сон. Где мы?
– Похоже, скоро приедем в Прагу.
– Там мы пересаживаемся. Хорошо, что я проснулся. – Он протер глаза и потрепал Лэна по щеке. Мальчик выглядел усталым и встревоженным. – Все будет в порядке. Твоя мама проснулась?
– Ага. Она пошла в туалет, – сказал он. "Пап, а мы там поселимся?"
– Не делай этого, сынок. В особенности, когда мы приедем на вокзал. До тех пор, пока не попадем в Индию.
– А в Индии мы поселимся?
– Да. Там у нас будет разрешение на работу и жилье. Ты сможешь пойти в школу и завести друзей. – Он кивком показал на буклет, лежащий на коленях Лэна. – Ты просмотрел его?
– Ага. – Он не выглядел восхищенным.
– Расскажи мне что-нибудь о ней.
– Ну… Калькутта – третий по величине город мира. В нем находится самое высокое здание, даже хотя оно было построено пятьдесят лет тому назад…
Он запнулся. (смущение, грусть, гнев)
Дидье наклонился, поцеловал сына в голову и крепко обнял.
– На этот раз все будет хорошо. Они не придут за нами туда.
Некоторое время они ехали молча. Дидье пытался вспомнить сон, который разбудил его. Рушится их старый дом в Антверпене, дом, где он вырос. Темная женщина, незнакомая ему, стоит в проеме двери, что-то ему говорит…
"Есть".
Ощущение было слабым, голос походил на шепот, но его триумф не могло ослабить даже расстояние.
– Нет… – пробормотал он.
Сын снова вопросительно посмотрел на него.
(блок) Он не даст ему узнать.
– Я должен кое-что сделать, – сказал он. – Мне нужно, чтобы ты ненадолго стал мужчиной. Справишься?
– А ты куда?
– Пройдусь по вагонам. Вы сможете пересесть на другой поезд и без меня. Все в порядке – просто скажи маме, что я найду вас в поезде. Не разговаривай мыслями. Мы почти выбрались, сынок.
– Хорошо, пап.
Но мальчик попытался проникнуть за его блок.
– Не делай этого. Это невежливо. Сиди тихо.
– Ладно, пап.
– Я люблю тебя.
Он снова поцеловал его и встал. В желудке возникла пустота.
Выйдя из вагона, он опустил блок и раскрыл свой разум. Лэн был недостаточно силен, чтобы услышать его на таком расстоянии.
"Я один. Напуган. В беде". Он продолжал повторять эти слова в своем разуме, а ощущение паники только усиливало эффект.
"Один". Это было самым важным.
Кто-то по-прежнему касался его разума – очень осторожно, но он чувствовал это. Он видел перед своими глазами сменяющиеся изображения смеющегося черепа, охотившегося кота.
Он прошел через другой вагон, пытаясь понять, сколько времени. Он жалел о своих часах. Фамильная ценность, японские, им было больше сотни лет. Пришлось продать их, чтобы купить билеты. Он посмотрел на табло, но все они были заняты рекламой дешевых, очень дешевых билетов в Российский Консорциум. Судя по всему, уже далеко за полночь.
Он шел по зловеще молчаливому поезду, пока наконец-то не раздался звон колокольчика, и диктор не объявил: "Прага".
Он подошел к двери. Он ощущал триумф, приближающийся к нему словно шторм, но не знал, с какой стороны. Может… может, есть еще один беглец. Или вор. Он подавил истерический смех – смех из-за себя самого, что он может почувствовать облегчение, что рядом был вор, или убийца. Что за мир. Что за мир!
Двери зашипели, открываясь, и он шагнул на перрон. Холодный ветер принес к нему запах города – медно-желтый и спертый.
"Взять его! Вот он!"
Три разума взорвались движением где-то очень близко, так что он чуть не вскрикнул. Они были повсюду – и одновременно нигде. Он побежал быстрее. Он находился в хорошей форме – он был разбойником в "казаках-разбойниках".
Беглец. Поначалу все складывалось хорошо – тест не выявил его в детстве. Потом он встретил Мэри. Мэри ни разу не тестировали. Ее отец, биохимик, каким-то образом сфальсифицировал результаты. Но теперь его уже нет, а все знают, что Метка передается через мать, и у Лэна наверняка она есть. Переезжая с места на место, убегая отовсюду, двенадцать лет им удавалось избегать теста. И от одного человека он услышал, что нужно бежать в Индию, где любят тэпов, где к ним станут относиться иначе.
Он спрыгнул вниз на пути. Один из голосов затих. Он оторвался от них! Может, ему удастся найти католическую церковь, обрести убежище. Разве в Праге нет католических церквей? Может, он найдет хотя бы одну.
Он быстро бежал по путям. Неподалеку появился охранник в форме и начал стрелять – нормал, полагавший, что его единственным преступлением была попытка сбежать, не заплатив.
Но нет, его преступление было значительно серьезнее. Само его существование – преступление.
Он выскочил из вокзала, оказавшись под небесами кофейного цвета со слабым молочным проблеском на востоке. Почти утро. Пути находились на три метра ниже уровня земли, но сбоку виднелась лесенка для рабочих. Выбравшись в город, он сможет раствориться среди миллионов других разумов, уничтожить себя.
"Один. Заблудился. В беде. На помощь!"
Мэри знала, что делать дальше. Он просто должен сбить их со следа, отвести угрозу от "Мэри и Лэна".
(блок) Проклиная себя. Как это могло проскочить?
– Стой! – закричал нормал.
Но он уже был наверху, на почти пустынной улице.
И там стояла она – женщина из его сна, янтарно-черные с серебряной проседью волосы были заплетены в тугую косу, слегка раскосые глаза светились торжеством. Она была одета в черное.
"Больше не надо бежать. Я здесь, чтобы помочь тебе".
Он повернулся и побежал в другую сторону – как раз вовремя, чтобы уловить вспышку нейроразрядника в руках охранника. Заряд попал ему в грудь.
Его ноги подкосились, но он сумел сделать еще несколько шагов к ограде, окружающей железнодорожные пути.
Вспышка – когда заряд снова попал в него. Словно включилось замедленное изображение – его ноги заплелись, пути резко понеслись навстречу ему, что-то ударило его по шее. По инерции его перевернуло на спину. Он не мог пошевелить головой, но видел охранника, смотрящего на него сверху вниз. И ангела смерти, подошедшего к нормалу.
– Я захватил его для вас, – сказал охранник на английском, и они оба начали растворяться.
Он ощутил ненависть женщины. "Нормалы". Ее ненависть была похожей на кинжал.
Мгновением спустя – он не видел, что она сделала, – охранник присоединился к нему на путях, и его удивление быстро превратилось в забытье.