Когда минула его седьмая весна, мой лорд отвёз сына в столицу, в храм Сумеречного, дабы братья по Ордену испытали его дар. Экзекутор - правая рука главы Ордена - встретил нас у дверей: серо-фиолетовый плащ - как сгусток сумеречной тьмы, шрам на щеке - дар порождения ночи, бесцветные глаза - снег, лёд и мертвенный холод. И я вздрогнула, когда взгляд этих глаз остановился на мне.
Женщине не дозволено присутствовать на испытании, и я ждала в молитвенном зале с простыми людьми, которые заглянули зажечь свечи: за успех в денежных делах, за то, чтобы виновный в их бедах был покаран, за то, чтобы мужу или сыну дали сил не щадить врагов в сражении на чужбине. Сумеречного просят лишь об этом; здоровье, жизнь, любовь - удел Пресветлого.
Когда мой лорд вернулся, лицо его было мрачнее, чем небо в зимнюю бурю. Сердце моё сжалось, когда я увидела мокрые щёки сына, которого мой лорд вёл за руку; ещё больнее сжалось оно, когда муж отдёрнул руку, точно от змеёныша, и толкнул малыша ко мне.
- У мальчишки белое сердце, - бросил он, и слова его звучали приговором.
Я не выполнила своего предназначения. Я родила мужу не воина, но целителя - одного из тех, кого он презирал до глубины души. И я уже не могла подарить ему другого.
В замок мы возвращались в молчании. Сын притих, прижавшись ко мне, наблюдая за отцом; мой лорд хмурился, глядя в окно кибитки из умащенного маслом дерева, которую тянули четверо тяжеловозов.
Я хотела узнать, о чём он думает - и боялась это узнать. Я была более непригодна к деторождению, и мой лорд имел право просить о разводе. Король не отказал бы племяннику, а я бы отправилась в монастырь до конца своих дней. Я никогда больше не увидела бы детей: мой лорд подыскал бы им другую мать, а себе - другую жену, со здоровым чревом и широкими бёдрами. Она родила бы ему других детей, много других детей, и среди них наверняка оказался бы тот, кого одарил своей милостью не Пресветлый, а Сумеречный: такие встречались чаще.
Я верила, что мой лорд поступит так - ведь предназначение важнее любви.
Когда мы вернулись в замок, муж без единого слова покинул нас с сыном; позже я узнала, что он заперся в своём кабинете и никого не желает видеть. Сыновья встретили нас с младшим в малой зале, наперебой расспрашивая, как там, в столице - а я молча обнимала их, едва сдерживая слёзы, думая о том, что скоро мне придётся их покинуть.
Но мой лорд слишком любил меня.
И это тоже стало моей бедой.
Ночью мой лорд вернулся в спальню - как раз когда я неистово молилась, чтобы боги смилостивились надо мной. Я запнулась, но он молча встал на колени рядом со мной и знаком велел мне продолжить.
Когда я закончила, он всё так же молча подхватил меня на руки и бросил на кровать, и любил меня так же нежно и страстно, как той ночью в замке моего отца, одиннадцать лет назад. И это сказало мне больше любых слов.
Уже начало светать, когда силы его всё же иссякли; тогда он обнял меня, положив голову мне на грудь, а я стала перебирать его волосы, рыжие, как огонь, с редкими седыми прядями - белыми, как снег за моим окном.
Мой лорд долго молчал.
А потом заговорил:
- Мои братья по Ордену говорят, что я должен взять себе другую жену. Ту, что сможет родить мне преемника. Как делали мои предки, когда жёны не могли родить им ведуна.
Я не ответила.
- А другие говорят, что такова воля богов, - продолжил мой лорд. - Что довольно наш род стоял во главе Ордена, и теперь мне должно назначить преемником кого-то из братьев.
Я вновь не ответила - лишь продолжила перебирать его рыжие кудри.
- Я не хочу расставаться с тобой, любовь моя, - молвил мой лорд. - И я не хочу, чтобы преемник иной крови загубил дело моих предков. Так я и сказал им. И тогда Экзекутор предложил использовать Железную Деву.
Я вздрогнула и опустила руку - а мой лорд продолжал говорить.
Я знала о железной деве, усеянной изнутри острыми шипами - об орудии пыток. Но прадед моего лорда сотворил особую Железную Деву - из дерева, металла и ведовства. В этой Деве не было шипов: прадед моего лорда хотел, чтобы она стала наказанием для тех, кто нарушил законы Ордена. Он хотел, чтобы она лишала отступника милости богов, превращая из ведуна в обычного смертного.
Но этого у него не вышло.
Дева не лишала милости богов - она меняла дар с одного на другой. Тёмное сердце становилось белым, белое - тёмным.
Деву признали бесполезной. Никто в здравом уме не хотел менять дар, а отступников проще было казнить: один из тех двоих, кого во время испытаний заперли в Деве, лишился ума, а неуправляемый ведун мог натворить тех ещё дел.