И без всяких церемоний потащил мои трусики вниз. Я вцепилась в них свободной рукой.
– «Сканировать?» – прошипела, отбрыкиваясь, как могла. – Так это сегодня называется? Отпустите! Ай!
С жалобным треском трусики порвались, больно щелкнув меня резинкой по бедру, и пришлось стискивать зубы уже для того, чтобы не расплакаться, а не рассмеяться.
Меня еще никто и никогда так не унижал! Не говоря уже о том, что никто и никогда не заглядывал ко мне в трусы! Идиотская мысль промелькнула, что надо было воском, а не просто побриться… Но кто ж знал, что сегодня ректор будет пялиться в моё самое интимное место!
Воспользовавшись его замешательством – он явно не собирался рвать на мне трусы – я поджала ноги и отползла как можно дальше. Потом схватила одну из подушек за головой и накрыла ей нижнюю часть тела.
– Нету у меня никакой метки! – выдавила, давя подступающие слезы. – Ни от аспидов, ни от удавов, ни от каких других звероящеров!
– Тогда почему ты лжешь мне? – Он отбросил оставшиеся в его руках трусики и подался вперед, нависая надо мной и упираясь на собственные кулаки.
– Я не лгу!
– Лжешь. Сейчас притворялась, изображая обморок. И раньше лгала, когда попыталась поцеловать меня в аудитории.
Я замолчала. Врать я не умела и не любила.
– Зачем ты это сделала, Никитина, если не шпионка? Ко мне подойти боятся, не то, что целоваться лезть. Пусть ты и устойчива к моим эманациям, но ведь не настолько же…
По идее, я должна была сейчас поинтересоваться, почему это я должна быть «устойчива», и какое вообще имею отношение к его «роду». Но ректор был так близко, что мозг отказывался воспринимать что-либо, кроме слов «целоваться» и «эманации».
И не удивительно, потому что целоваться хотелось снова и снова, а «эманации» висели в воздухе так густо и тяжело – хоть топор вешай.
– Я всего лишь хотела… поблагодарить вас за… батареи… – прошептала, судорожно сжимая подушку.
– Я это уже слышал. Придумай что-нибудь получше.
И я пыталась. Честно пыталась сообразить хоть что-нибудь. Придумать, как оправдать свое поведение, не рассказывая о том, что это был просто пранк.
И вариант у меня был только один – наврать, что он мне просто… нравится.
Набраться смелости, выдохнуть и насочинять, как я долго-предолго мечтала о нем, поедая его взглядом на выступлениях и при случайных встречах в холле университета. Для правдоподобности можно даже приплести сюда, что идею с батареей мне подсказали подруги – чтобы совсем уж дурой не выглядеть.
Проблема в том, что если я «признаюсь» ему в любви… то фактически дам зеленый свет продолжать то, чего ему явно сильно хочется. И без отмазок вроде «поиска меток».
Рука рядом с моей головой слегка шевельнулась, я вздрогнула и даже слегка подпрыгнула от неожиданности, отчего мимолетно коснулась бедрами его паха.
Краска залила мои щеки, когда поняла, что он… он…
Боже, какой адский у него стояк! И как мне ему признаваться, такому?
Я со страхом посмотрела Гордееву в лицо – глаза его горели золотисто-фиолетовым цветом, скулы потемнели и как-то странно заострились, а с правой стороны снова проступил узор, напоминающий змеиную кожу.
И тут только до меня дошло. Он ведь действительно не человек! Это не ложь, не бред, ни я, ни он не сошли с ума! И смеяться случайному совпадению между университетской кличкой и тем, что ректор – существо, имеющее родство с мифологической крылатой змеей – несусветная глупость!
Нечему тут смеяться – хотя бы потому, что, по всей видимости, он действительно может причинить мне вред этими своими ужасными глазами!
И еще я поняла, что из двух зол мне придется выбрать меньшее. А «меньшее», если его можно так назвать, упирается сейчас мне в бедро, ожидая того самого зеленого света.
Я шумно сглотнула.
– Понимаете… Вы мне… нравитесь, Демьян Олегович… очень… И я просто… просто… не удержалась сегодня…
Не веря, что вообще это всё говорю, я медленно подняла руку и поднесла к его лицу, неожиданно страстно желая дотронуться до этой гладкой блестящей чешуи, понять, настоящая ли она или иллюзия, как и эмоции, которые он навевает.
– Никитина… – предупреждающий тон останавливал меня, но больше ничего.
И я дотронулась – провела подушечками пальцев вдоль странного золотисто-пятнистого узора – от скулы к губам, поражаясь, насколько эта часть кожи не похожа на всё, что я когда-либо осязала под своими пальцами…
И только когда я осмелела и спустилась вдоль его щеки к губам – таким же восхитительно-красивым, как и всегда, я вдруг поняла, какую ошибку только что совершила. Ведь если он чувствует правду, то догадается, что я лгу! Прямо сейчас догадается, пока я тут распинаюсь и играю влюбленную по уши!