А тут вот оно что… Не обошлось.
Видимо, надоели папе мамины тараканы да фобии.
У мамы их было много. Пожалуй, больше, чем у кого-либо в семье. Главным среди страхов была агорафобия – страх открытых пространств и скоплений людей. Уже года три, как мама не выходила на улицу, работая из дома. А всё концерт, на котором чуть не погибла уйма народу, и звонок о заложенной бомбе.
Тогда, осенью, мама, удостоенная на работе билета в оперу, на концерт знаменитой дивы, едва не умерла в давке. Бомба оказалась муляжом, но маму это отнюдь не успокоило. Заимев сотню седых волос, она перешла на удалённую работу и теперь гуляла исключительно на балконе. Ни муж, ни дети не могли уговорить её выйти на волю.
Что ж. Мама превратилась в принцессу из высокой башни. Принцессу, что боялась улицы, посторонних людей, врачей… Особенно врачей. Мама всегда была приверженцем самолечения: всему виной тётя, воспитавшая её после смерти родителей. Травница, она всегда лечила её народными средствами. Папа же, наоборот, выступал за науку и медицину. Только благодаря ему Туман с Алёнкой получали необходимые прививки и лекарства.
Да, родители часто ссорились на этой почве. Но в последнее время мама всё чаще кидалась на отца с кулаками и воплем: «Ненавижу!» Видимо, считала, что он специально задерживается на работе, изменяя ей с какой-нибудь секретаршей.
Папа отбивался, молчал. Терпел.
А когда на маму нападал страх – это было часто – успокаивал её, баюкая в объятьях, как ребёнка. Шептал всё: «Танечка, Танечка…»
«Я люблю тебя», – читал Туман на его лице. Видимо, ошибался.
В тот же день Туман позвонил папе, но телефон оказался отключен. Подумав, звякнул ему на работу и узнал, что отец уволился по собственному час назад. А после – ушёл в неизвестном направлении с чемоданами.
С тех пор от папы не было ни слуху ни духу. Других родственников у него не было, друзья – те, кого Туман знал, – либо врали, либо и правда не знали, где и с кем живёт он теперь. Алёнка же, узнав новости, поплакала, повалялась в истерике на полу… Но в конце концов успокоилась.
Все они успокоились. Как Туман тогда думал.
Он ошибался.
В день, точнее, ночь, когда у мамы случился первый приступ, Туман волонтёрил, вместе с отрядом разыскивая ушедшую из дома бабульку с Альцгеймером. Телефон вдруг завибрировал, зажужжал в кармане, как шмель. «Нашли? Другие нашли?» – подумал было Туман радостно.
Оказалось, нет. Не нашли.
Алёнка это, неспящая в час ночи. Проснулась, захотела попить водички, пошла в коридор.
На маму напоролась.
Которая стоит у двери в туалет и пальцами по стенке водит. И не отзывается, как лунатик.
А потом…
Она повернулась-таки к Алёнке. Да так, что та чуть в пижаму не напрудила. Почудилось, что глаза её, как у Волан-де-Морта, красным блеснули. А лицо белое-белое.
Алёнка взвизгнула, в комнату свою – шмыг. И замок закрыла, как не делала никогда.
А мама у двери теперь стоит. И шуршит, и стучит, и скребётся зачем-то.
«Гарри Поттера на ночь пересмотрела», – решил тогда Туман. Однако скорей пошёл домой. Тем более, что пропащую бабульку действительно, только что, нашла другая команда.
…У Алёнкиной комнаты никого не было.
Туман прошёлся по квартире, остановился у маминой спальни. Дверь была приоткрыта. Тихо как мышь заглянул внутрь…
Очертания мамы на кровати. Всё в норме, всё как обычно.
Туман хмыкнул.
«Ну, фантазёрка…»
Подошёл к двери сестры и постучал.
– Кто?
– Дед Пихто. Я это, открывай.
Алёнка, сопя, открыла.
Но не успел Туман войти в комнату, не успел даже улыбнуться, как лампочка в коридоре лопнула. И из коридорной тьмы, позади, выстрелила рука. Вцепилась в лицо Тумана, словно лицехват из фильма про «Чужих».
Пронзительный Алёнкин визг.
Туман вывернулся из захвата.
– Мам, ты чего?!
Вместо ответа хрупкая фигурка отскочила – и с воплем бросилась на него.
Туман заполучил тогда уйму царапин и синяков. Алёнка, что по его команде опять заперлась в комнате, сидела у двери и ревела белугой. А он всё пытался спеленать собственную мать. Удерживал руки, изо всех сил стараясь не навредить ей, с полным ощущением, что мама с ума сошла.
«Это стресс, стресс… Это всё из-за папы. Она успокоится!» – отчаянно думал Туман, затаскивая маму, связанную бельевой верёвкой, в комнату.
Кое-как бросив её на кровать, дрожащий Туман встал рядом.
«Скорую… надо скорую вызвать!»
Но, стоило ему достать телефон, как мама издала странный хрип и замолчала. Взгляд её приобрёл осмысленное выражение.