Крест знал, что это – дрянные мысли. Что всё это – его приказ. Но не мог не представлять, что, оставшись они здесь, всё могло бы быть по-другому. Совсем-совсем по-другому. И…
Дом стих. До чего же хочется заорать!
Нельзя.
Нужно сидеть тихой-тихой мышкой.
«Нет. Крысой, – тут же поправил внутренний голос. – Потому что ты – крыса, Кристиан. Натуральная. Трусливая. Ничтожная… Крыса!»
Шаги на лестнице, еле слышный хруст костяшек.
И безмолвие – как в сердце бури.
«Крыса, – причмокивая от удовольствия, шепчет голос. – Которая не может защити…»
Вскрик.
Мимолётный, едва слышный. Но, безусловно, реальный. Краткий, будто жертве тут же заткнули рот.
Впрочем, почему «будто»?
Знакомый циничный голос вновь ожил в голове. Крест ненавидел его с той же тёмной страстью, что и рыжего изверга. Но заткнуть не мог. Никогда это ему не удавалось.
Крест сполз на пол, вцепился пальцами в волосы.
Закрыть уши, врубить музыку?
Нет. Сидеть. Слушать. Страдать.
Как она, там, в паре десятков метров. В другой комнате.
Она, запретившая себя защищать.
«И тебе это на руку, на руку, на руку…»
– Нет!
Крест дёрнул рукой и впечатался ладонью в железную ножку кровати.
Ещё раз, ещё! До сине-багрового синяка! До боли!
Наказать себя.
Наказать. Наказать. Наказать.
Сотню раз, снова и снова.
Чтобы перед глазами – алые вспышки, чтобы заныла от боли рука. Та, что лет через десять станет такой же, как у него: матёрой, с рыжими волосками. Той, что сейчас тянет чёрные пряди, выдирает их с корнем, пуская завитушками на паркет…
Крик. Придушенный. Усталый.
Ночью он будет слышен опять. Краткий, как жизнь бабочки, вечный, как тьма в злодейской душе.
Крест поднялся и медленно, словно в горячке, дошёл до рабочего стола. Рухнул на стул, достал и разблокировал планшет.
Всему есть какой-то предел. Даже боли.
И мозг, измученный тревогами, гневом и самобичеванием, подсказывал верный путь. Дорогу к призрачному, но всё же спокойствию, оазису, где он был творцом, а не сыном палача. Месту, где всё было так, как только ему хочется.
Идея была готова, персы – тоже. Сценарий – давно написан в голове.
Рука ныла. Морщась, Крест небрежно накидал раскадровку первой страницы, затем – разворота и, наконец, взялся рисовать.
На первой же панели, раздутый от самодовольства, появился Краснобород.
Перед ним, цифровым, ненастоящим, страха у Креста не было. Зато команда его пиратов трепетала от взгляда капитана, как «Весёлый Роджер» на ветру.
Бессмертный, неумолимый, капитан Краснобород раз за разом возвращался из жаркого ада, вновь и вновь пытаясь захватить мир – конечно же, неудачно. Ведь на всякого злодея найдётся герой. И тогда Краснобород сдохнет. Опять. Снова.
Но сдохнет цифровая копия. А мама…
Крест зажмурился и закусил губу. На планшет упала горячая капля.
Кап.
Веки поднялись. Крест вздохнул, увидев алую амёбу на стекле. И продолжил рисовать.
***
На утро губа распухла и покрылась тёмной корочкой. Стоя у зеркала в личной ванной, Крест потыкал в неё пальцем, словно трёхлетка в дохлого червя. Пошевелил рукой, ладонь которой украшала огромная гематома, и скривился.
Придётся по новой врать про драку. Что получил на орехи, но и сам от души накостылял недругам.
Он, конечно, обрадуется. Но вот мама…
В дверь постучали.
– Можно, – буркнул Крест.
Скрип, шорох подола – служанка. В специальной, сшитой на заказ, униформе: точь-в-точь, как в фильмах и книгах про викторианскую Англию. Даже с чепчиком на волосах.
– Кристиан Кириллович, у меня распоряжение…
«…позвать вас к завтраку, бла-бла-бла… Сколько раз твердил, не говорить моё отчество!»
Это было бесполезно. Служанка попугайчиком заучила когда-то сказанное.
«Шаг вправо, шаг влево – расстрел».
И продолжала тыкать носом в его якобы благородное происхождение.
«Кристиан Краснобородов, золотой сыночек бизнесмена из ТОП-а. Из жо…»
Деликатное покашливание прервало мысль.
Крест мысленно вздохнул. Отработанным движением завязал удавку-галстук – на всех посиделках с отцом требовалось выглядеть первоклассно – и вышел в коридор.
Да только сразу остановился, бросив взгляд на дверь дальней комнаты.
Душу скрутила тоска.
«Милая, как ты там?»
– Кристиан Кирилло…
– Да иду я, иду! – немедленно огрызнулся Крест – и вдруг умолк от нежданного укола страха. И презрения.
Да. Именно так. Презрения.
К себе.
«Неужели начинается? Неужели, и я таким буду?»