– Не раскисай, ладно?
– Ладно, – кивнул Монти.
Глянул на танцующих напоследок… И пошёл переодеваться.
***
Сумрак обволакивал – исподтишка, мягко. Бархатистый, точно фланель, он сглаживал очертания громоздких, однотипных зданий; скрадывал силуэты редких прохожих и густел, уступая чернично-тёмной ночи.
Монти шёл нога за ногу, плюя на возможные опасности. Впрочем, сейчас он был обычным, среднестатистическим жлобом, оставив опасный облик на хате. Парень, как парень, ничего примечательного.
Только помада, не смытая, пламенеет на щеках знаменем.
Монти улыбнулся на ходу. Стереть, что ли? А то мама вопросами замучает.
«Ладно уж. Не буду. Пускай видит: у меня всё хорошо».
Хорошо.
Вроде бы хорошо, и всё-таки, всё-таки…
Меж бровей Монти залегла морщинка. Вспомнился тот, самый первый день среди ребят, куда удалось попасть по знакомству. Облава эта, жуткая. Как все бегали, дрались… Пощады не знали.
До чего славно, что он их тогда не сдал. До чего здорово, что не стал предателем!
Монти шёл, вспоминая, как бегал от одной группы к другой. Пытался расцепить бьющихся, вызволить из жадных лап зарёванных чувих. Ветер нёс по асфальту обрезанные волосы, клочья ткани, выдранные из пышных юбок. Древними мечами лязгали портновские ножницы.
А потом – Жорж. Избитый чуть ли не до смерти. Сандра – смелая, но глупая девочка. Как она хотела отбить его у них? Милиция, бег…
И, наконец, убежище: какой-то склад, где Жорж, растеряв последние силы, сполз по стене. Достал из кармана осколки цветного стекла – и выдохнул с непередаваемым чувством:
– С-сволочи…
Потом состоялось знакомство, обмен именами. Вскоре они уже болтали, как закадычные друзья. Даже Сандра, худенькая скромница, потихоньку ожила и осмелела. Что уж говорить о Монти? Тот смотрел на Жоржа, как на героя.
А после они узнали о злодее. Ведь в ту ночь их и правда предали.
Один из новичков оказался крысой, внедрённым агентом. Кое-кто усмотрел его среди врагов – красного от ярости, с дубинкой в руке. С тех пор его и след простыл.
Монти сжал челюсти.
«Она хотела, чтобы я стал им. Посмеяться хотела».
Да. Рита любила смеяться. А над ним – в особенности.
Монти многое понял тогда, ночью. Успел поразмыслить и рассказал свою историю Жоржу. Тот, лихой студент, сперва хотел было ляпнуть крепкое словечко. Но передумал, сказал только: «Гадина твоя Ритка». Монти подумал мрачно… и согласился.
Ведь и правда гадина.
Все её уловки, все манипуляции стали видны, как на ладони. Вертела она им, как хотела, зубоскалила, наслаждаясь властью… А он не понимал. Будто на глазах были шоры.
Ни за что не вернётся она к «жидёнку», хоть какую звезду он ей принеси. Помучить, повертеть хвостом, поиздеваться – вот и вся Рита. Игрушка он для неё, старая…
После памятной ночи Монти поймал Риту возле школы. Сказал мрачно, с каменным лицом, что кончено всё.
«Что – всё? Сдал их, сдал? – с жадностью спросила Рита. – Докажи!»
«Не сдал. Прощай, Рита».
И ушёл: гордо так, не обернувшись. Хотя в желудке ком ледяной сидел. А перед глазами всё она, Рита. Губы приоткрытые, дыхание на его лице. Тёплое, сладкое…
«К чёрту тебя. К чёрту».
И тут…
– Здравствуй, Мотя!
«Рита».
Ситцевое платье, воротничок… Вроде скромное всё, закрытое, а фигуру всё равно видно. Хорошая фигура у Риты.
И коленки: округлые, голые. Сияют лунами в сумерках.
«Рита. Куколка».
– Чего замер? Воды в рот набрал? – скривив губы, привычно подбоченилась та. Шагнула вперёд, встала близко – так, что Монти ощутил тепло и духи, пахнущие розой.
Хотел было отстраниться – не вышло. И ни человека вокруг: тихий сквер, он да Рита. Нет свидетелей – тех, кто помешал бы разговору.
– А правда, что ты теперь со стилягами? Правда или врут?
– Какое тебе дело, Рита… – с тяжёлым сердцем сказал Монти, собираясь обойти девушку.
Но Рита вцепилась в рукав.
– Подожди!
Ступила вдруг теснее некуда, заворковала тихо-тихо:
– Моть, ну не сердись… Ну не надо… Я ж скучаю без тебя…
А глаза посверкивают. Небывало так, бешено. Всё помаду на его щеках разглядывают.