Ладонь Риты внезапно поползла по его груди, пальцы легонько тронули одну щёку. Вот-вот погладит.
И гнев, наконец, прорвался.
«К чёрту!»
– Что, с Филькой трахаться надоело? – громко, во весь голос спросил Монти.
Рита ахнула и побелела, мигом отскочила от него.
И вдруг заулыбалась.
– А надоело. С тобой хочу.
Тут уж побелел Монти. Рита же, опять ощутив свою силу, неспешно подошла обратно к нему. Взяла за безвольную руку, потянула к себе… Возложить на мягкий, укрытый тонкой тканью бугорок.
Монти будто кипятком окатило. В голове мелькнули слова Жоржа: «Подстилка она, самолюбивая. Лишь бы подарочки. Жила бы в Москве – под Берию бы легла. Забудь ты её. Плюнь да разотри».
– Подстилка! – ненавидяще выплюнул Монти. – Думаешь, ты лучше всех, да? Дура! Да у меня сотни таких, как ты будет! Миллионы!
Монти вырвал руку, не успевшую коснуться девичьей груди, и пошёл – чуть не побежал – прочь. Внутри всё горело.
– Ты пожалеешь!.. – проорала вслед Рита.
***
Ночь всегда полнилась звуками: ни с чем не сравнимыми, тёмными… пугающими иногда.
Бывает, страдая от бессонницы, Монти лежал в постели и ловил эти звуки. Одними губами произносил названия: «Труба» – бульканье в туалете, «Дед Василь» – раскатистый храп, «Каштанка» – взвизг сонной собачки.
Но сегодня был другой случай.
Комнату заполняла тьма: липкая, мазутно-горячая. Мама посапывала на соседней кровати, но он всё никак не мог уснуть. Монти лежал без сна, вытянувшись во весь рост, точно игрушечный солдатик в узкой коробке. И слушал, обтекая потом, как за стенкой стонала тётя Оля. Ей было хорошо.
Вторя её голосу, попискивали пружины. На них качались, двигались туда-сюда. Медленно, затем всё быстрее и быстрее…
Вскрик.
Пальцы Монти вцепились в простыню.
Резкая тишина. Блаженная, невозможная… Полное безмолвие.
И тут – с другой стороны. Где Юлька с Петькой, молодожёны коммунальные.
Громче, настойчивее! Протяжнее!
Монти рывком повернулся на бок. Прижал ухо подушкой – со всей силы притиснул! Бесполезно.
Эти звуки уже в голове. Бьются в черепной коробке, кровь тревожат. Как же им сладко… как хорошо… а ведь Монти…
В закушенной губе вспыхнула боль, под закрытыми веками – образы: девушки в платьях, целая толпа, и Рита – конечно же, Рита – по центру. Выгибаются, танцуют для него. Будто наложницы для султана.
Монти видит их, видит себя. В пальцах – серебристая флейта. Он касается инструмента губами, порождая стонущий звук, касается дважды.
Шелка летят на пол, точно лёгкие волоски. И все они – розово-белые, упругие, невероятно нежные…
Монти отшвырнул подушку и, сев на кровати, попробовал отдышаться. Тело было мокрым, липким, как патока. Горело как в лихорадке. Губы щипало.
За стенами – новые звуки.
«Чтоб вас всех», – ругнулся страдающий Монти. Достал с тумбочки стакан с водой, отпил жадно… И чуть не поперхнулся.
Тёплая влага пахла розами. Риткой.
«К чёрту тебя, – мысленно простонал Монти. – Прочь из моей головы! Стерва… Подстилка! Не желаю!..»
Тело говорило иначе. Тело тупо жаждало.
Сейчас. Быстрей. Пока не взорвалось.
Монти рухнул обратно на кровать. Стиснул руками уши, зажмурил глаза.
И Ритка вышла из тьмы. Белей парного молока, горячей лихорадки. Склонилась, пощекотав губы кончиком полураспущенной косы. Руку его, как давеча, взяла. Потянула к себе, направляя пальцы. И…
Что было дальше, Монти не запомнил.
***
Проснулся он до будильника. Мама, жаворонок, давно ушла на работу.
На тумбочке благоухал завтрак: варёное яйцо и полпирога. Рядом стоял стакан: снова полный, но на сей раз – компота. Монти осушил его одним глотком, а к еде не притронулся – аппетита не было.
Наскоро одевшись, он заправил кровать и побежал в школу. Чуть флейту не забыл – так торопился. По дороге, встречая девушек, старательно отводил глаза и краснел. Девушки прыскали…
Монти успокоился лишь под вечер. Только тогда из головы ушёл туман, а из конечностей – дрожь. Его спасла музыка – самое любимое занятие. Его личная, волшебная флейта. Её нежный, лёгкий звук прочистил мозги, пронёсся по классу морским бризом. И на губах, что ещё кровоточили, появился вкус новой соли. Выдохлись розы, пот Риткин.