Из ворот больницы, что высилась впереди, вдруг вышла девчонка. Подошла к берёзе у дороги – и зарыдала, уткнувшись в неё лбом.
– Сандра?.. – опешив, остановился Жорж.
Нет, не может быть, ведь у Сандры…
Жорж подошёл ближе и несмело протянул руку.
…Ведь у Сандры не было седой пряди. Слева, от корней до кончиков волос. Немыслимой для столь юной особы.
– Эй, девочка…
Её пробила дрожь. Но вот обернулась – и Жорж обомлел вторично, узнав подругу. Сандра же, взрыдав, кинулась ему на грудь и завыла, забилась как никогда раньше.
Так Жорж узнал про Эвана. А попозже – про Монти и Даниэля.
Когда Жорж и зарёванная Сандра остановились на пороге комнаты, Монти поднял сухие, воспалённые глаза. Но пацаны, что сидели по обе стороны от него, продолжили всхлипывать. За пару комнат отсюда надрывно, хрипло выла женщина – бесконечный тоскливый звук.
Уже под вечер они, все трое, сидели во дворе общежития. Молчали, разговаривая без слов: говорить вслух сейчас было слишком тяжко. Ненависть чуть отдалилась, уступив место скорби: по Эвану, что чудом остался жив, но можно ли назвать его состояние жизнью? По мелкому пацану, который и пожить-то не успел…
Жорж вздохнул. Скорбь – скорбью, а ночлега у него до сих пор нет. Ладно. Пора идти. Хоть комнату какую снять на последние деньги.
Распрощавшись, Жорж пошёл своей дорогой. Мысли бились в голове, как испуганная, попавшая в сеть рыба. Но страха не было: только нарастающая злость, ярость… И на врагов, и на собственное бессилие. Ведь как отомстить, как? Лишь под статью пойти.
День угасал, убежища не было, ярость копилась. Но наконец Жоржу улыбнулась удача. Там, где не ждал почти.
Хозяйку квартиры звали Гретой. И Жорж сперва оторопел: не столько от красоты её, сколько от национальности. Немка, здесь? Разве не всех выслали из города, ещё в период войны?
«Видать, как-то удержалась», – подумал Жорж. И быстро, окинув намётанным взглядом фигуру женщины, сообразил, как именно. А манящая улыбка во все тридцать два зуба это подтвердила.
Грета сдала комнату быстро. Не спрашивая, зачем и почему; аванс не требуя. Даже стол накрыла – чудо, а не хозяйка!
Жорж умял кушанья в один заход, не отрывая взгляда от искристых, бирюзовых глаз. Красивая, всё-таки, немка, статная. Видно породу. И любовников, наверно, тьма…
Жорж вдруг понял, что завидует этим любовникам. Прямо по-чёрному завидует.
Грета усмехнулась, точно прочитав его мысли. Неожиданно предложила:
– Хочешь, погадаю?
– Ну давай…
Скучно, видать, ей.
«Ну ладно. Развлечёмся от скуки».
И развлеклись.
Так, что Грета ему всё про всех рассказала: и про него, как избили-не поняли, и про друзей, чьим близким навредили. Жорж слушал, побелев скулами. И вид его был красноречивее слов.
– И… что делать-то теперь? Подскажешь? – невольно вырвалось у него.
Грета улыбнулась, блеснув глазами. Сложила карты в стопочку и спокойно сказала:
– Научу. Если будешь смел.
Глава 13. Крест. Пропажа находки
…Смельчак Болиголов со всей дури махнул мечом.
Хрясть!
Правая рука Красноборода, отсечённая по локоть, шмякнулась вниз, чтобы утопнуть в кровавой луже. Но на культе тотчас же выросла гигантская клешня. Выросла… и понеслась к уху противника.
Щ-щёлк!
Болиголов уклонился. Поднырнул под лезвие меча, отбил новый удар и…
– Крест. Я сяду здесь?
Карандаш дёрнулся, родив некрасивую линию, и Крест вскинул глаза.
«Ну конечно! Кто же ещё?»
Туман. Нянечка. Явился не запылился.
Тьфу.
Послать бы его куда подальше, но…
Видимо, решив, что молчание – знак согласия, Туман уселся на стул и начал доставать учебники. Крест некоторое время глазел на него, потом вернулся к своему комиксу. Однако мысли, недавно плясавшие в голове, разбежались, как испуганные курицы. Не поймать ни одну. Стухло вдохновение, прощай, фантазия.
«Туманский сбил. Ну что за непруха…»
Впрочем, Крест почти не злился на новоявленного дружка. Всё-таки, немного поменял к нему отношение. А как не поменять? Бились же вместе, плечом к плечу, против Тролля и его питекантропов. Синяки вон, до сих пор болят.
«Да-а-а… Знатная была битва».
Крест мысленно покачал головой. И непроизвольно поёжился, вспомнив странный «приступ». Чего на него вдруг нашло? Попался ведь под руку огрызок древнего карандаша, стена эта, как холст чистая… Будто специально.