Он вполне себе взрослый мужчина, и отец неспроста оттаскивает его от меня, посылая выполнять простые поручения, да и просто отсылая в тренировочный зал. Я знала, что он со мной лишь временно, но есть очередное «но»… Это временно растягивалось, каждая новая отсрочка была для меня радостью. И для Эсама тоже. Вот совсем недавно видела, как он в очередной раз вышел на спарринг с отцом и, конечно же, проиграл.
Лучше будет, если он улетит на Манаук. Забудет все, что было на Новомане, вернется на работу в охрану семьи Махтан, и страшно, что Лиза однажды поймет, что так долго продолжаться не может. И однажды это так и будет, она согласигся со мной и Эсам улетит, а я останусь опять одна.
Мой взгляд уткнулся в холст, утопая в самом темном оттенке серого, идеальном отражении моего немого отчаянья.
— Да при чем здесь Эсам? — возмутилась сестра.
Но я успела заметить замешательство в ее глазах. Стыдно ей, что отдала мне своего телохранителя как простую вещь. Стыдно извиниться, гордость на уши давит, но терпит. Вот глупая. Мне было откровенно жаль Лимайна, а ему меня. В этой самой жалости мы нашли друг друга. Мы отлично ладим, мы прекрасные друзья, порой я могу предугадать, когда и что он мне скажет, где стоит, как смотрит на меня. И я жду, что он прикоснется ко мне так, как ему порой хочется: как к женщине, а не к девочке. И отец не зря боится, что наша привязанность выйдет за рамки «телохранитель — объект». Это так смешно, когда все про все знают, но ничего не могут поделать и ждут, когда грянет гром.
— Даша, скажи, ты передумала лететь на Шиянар? — внезапно перешла в контрнаступление сестричка, а я вздохнула.
— Лиза, это некрасиво с твоей стороны. Ты сама это прекрасно знаешь. Я не полечу на Шиянар с Эсамом, его место на Манауке. Он прекрасный телохранитель. Не хочешь забрать к себе, продвинь в охрану отца, но не смей перекладывать ответственность на меня. Это была твоя блажь. Но ты заигралась, Лиза. Пора уже признать свою вину и извиниться перед ним. Он ни в чем не виноват перед тобой. Он всегда ответственно выполнял свою работу, а ты…
— О, да все, не начинай. Так бы и сказала, что передумала.
— Я не передумала! Я просто осознаю, что я сломаю Эсаму жизнь, если он полетит со мной на Шиянар, а он полетит, потому что обязательный, потому что отличный телохранитель, а ты…
— Все, я ушла. Остынешь, позвони.
— Трусиха! — выкрикнула я вслед сестре, ожидая, когда она столкнется с Эсамом в коридоре или на лестнице, но он, видимо, спрятался, освобождая путь для своего бывшего объекта.
Вот как мне теперь быть? Лапушка, конечно, хитрый, но все же мимо теперешнего Эсама ему не пробраться. Значит, нужен другой план.
Мою идею устроить выставку прямо на Новомане поддержали практически все. Такого мероприятия еще не было за все годы присоединения планеты к Манаукской Федерации, а все потому, что среди чистокровных манаукцев нет художников, зато есть ценители прекрасного. Я порой поражалась тонкому вкусу соотечественников отца, их чувству стиля. Многих унжирцев за пояс заткнут.
И, конечно же, уважаемый ши Тамино вызвался спонсировать мероприятие, сняв огромный ресторан в самой столице, куда слетелась вся элита Яшана. Я нервничала, оглядывала композицию на невысоком подиуме посреди зала, освещение в этот раз так удачно падало, что у меня у самой дух захватывало при взгляде на центральные четыре полотна, образующие идеальный квадрат.
Стояла, смотрела, думая о своей первой работе в новом стиле, вспоминая слова мастера Леона об ажиотаже, когда желающим ее приобрести пришлось торговаться.
И если к той картине я не испытывала никаких особенных чувств, то сейчас нервно кусала губы. Слишком много секса во всем, что я творю в последнее время. Кажется, мысли только об этом. Я взрослею и все же подсела на творчество Виолы Эйлонской, и оно нашло отклик в моей душе. До сих пор стыдно, что возбудилась, читая ее порочные и даже в каком-то смысле неправильные строки. Нельзя о таком писать, автор же должен учить читателя прекрасному, светлому, а она…
Виола делилась сокровенными темными фантазиями, заражала меня ими, и я все словно на себя примеряла. Я знаю, каково это лежать обездвиженной и беспомощной. Ощущать такое отчаянье, что выть хочется. Бояться, что тебя изнасилуют, причинят боль, растопчут как личность, превращая в порченую вещь. И возвращаясь в те моменты, я чувствую вибрацию своего тела. Дыхание учащается, и хочется кусать губы. А еще низ живота наполняется тяжестью сладкого желания.