Тот не ответил. Стоял за дверью, молча.
— Гаврила?!
Торопливые шаги растворились в доме. И входная дверь снова открылась. Мимо протопал Соколов старший. Ушёл куда-то в дом. Оттуда послышался разговор на повышенных тонах. Затем вскрикнул Гаврила.
Тьма вновь пошевелилась. От воздуха подвала кружилась голова. Резкие запахи разъедали горло.
Миша вдруг понял, что по-прежнему сжимает в левой руке скрепышей. Разжал ладонь, бросая их во тьму. Подумал о папе, о том, что он обещал взять Мишу на рыбалку на выходных. Что не будет больше выходных. И папы не будет.
Вой вырвался из груди. Звериный, тягучий. Миша обрушился на дверь, барабаня кулаками.
— Ненавижу! Ненавижу! — орал он. — Ненавижу!
Быстрые шаги из глубины дома добрались до входа в подвал. Лязгнул засов. На пороге показался взбешённый Соколов старший. Вверх взметнулась рука, и от удара по голове у Миши потемнело в глазах. Осев, он потерял равновесие и снова скатился с лестницы.
В пятне света рядом с фигурой гнилозубого появилась его крошечная копия. Гаврила.
— Па...
Ещё одна затрещина, и в проеме остался только Соколов старший.
— Любишь лезть ко всем, говнюк? — сказал тот упавшему сыну. — Мужика играешь?
Щёлкнул выключатель. Лампочка выхватила из темноты подвала стеллажи с барахлом. Коробки. Канистры. Банки. Большие пузатые бутылки с мутной жидкостью.
— Пиздуй!
Соколов старший столкнул вниз Гаврилу.
— Лезешь в драку, будь готов убить! — гаркнул ему вослед гнилозубый. Мальчишка упал рядом с Мишей, ошеломлённо глядя наверх. — Иначе нехуй лезть!
— Па!
Соколов старший неожиданно спокойно отвернулся, исчез из проёма, но вскоре вернулся назад с молотком. Положил его на верхнюю ступеньку.
— Его папашу я успокоил. Будет честно если ты сделаешь тоже самое с его ублюдком. Ты начал — ты и закончишь.
— Па! — крикнул, сев, Гаврила. Бросил быстрый взгляд на Мишу. — Папа!
Дверь в подвал захлопнулась.
Миша торопливо отполз от одноклассника подальше. Уткнулся плечом в канистру. Гаврила же смотрел на выход, будто не верил, что его заперли. Встал, хромая, поднялся наверх и стукнул по металлу:
— Я не буду! — гаркнул он. — Я не буду этого делать! Никогда!
Гаврила пнул дверь. Уселся на ступеньку, на которой Миша провёл несколько часов. Нахмурившись посмотрел на собрата по заточению. Оттолкнул ногой молоток.
— Не буду! — сказал он.
Миша молчал. Он очень сильно устал. Из тела словно выкачали всю жидкость, глаза пересохли.
— Я случайно, — сказал Гаврила. — Я не хотел так.
Миша не ответил. Мальчик наверху лестницы был гостем из другого мира. Из враждебного мира злых свиней. Но в подвале не было Красного Уткоробота, чтобы победить врага. Был только маленький Миша.
От пола веяло холодом, чёрные пятна потёков масла блестели от света лампы. Канистра рядом пахла очень противно. Он встал, нашёл какую-то грязную тряпку, забился в угол подальше от канистр и укрылся ею, настороженно наблюдая за Гаврилой.
Тот демонстративно уставился в другую сторону.
Так прошло не меньше часа. В доме царила тишина. Потом со двора послышался собачий лай, едва заметный. Звук просочился из узкого окошка под самым потолком подвала. Миша вздрогнул, посмотрел туда.
Гаврила повернулся, насупившись.
Хлопнула входная дверь. Тяжёлые шаги остановились у подвала. Лязгнул засов.
— Сидишь, блядь? — рыкнул Соколов. На лице алело две царапины.
— Пить хочу, — угрюмо сказал отцу Гаврила.
— Ты отсюда не выйдешь, пока не закончишь, — процедил гнилозубый. Посмотрел на Мишу. — А ты, щегол, смотри кого я принёс.
Он исчез из проёма, а затем, пыхтя, перекинул через порог большой свёрток. Отодвинул ногой сына, крякнул, дёргая ношу на себя и сбросил её с лестницы.
Гаврила завопил. А Миша без движения смотрел на то, как по ступеням падает тело мамы. Внутри всё умерло. Слёз не было. Не осталось ничего. Злобные Свиньи победили. Одноклассник плакал наверху, что-то вопил, а Миша смотрел на неестественно вывернутую шею того, кто ещё день назад читал ему сказку про Дракончика Тишку.
— Чё, блядь, заебись денёк, да? — Соколов старший отвесил подзатыльник сыну. — Хуйню бы в школе не делал — нормально бы было. Ты, блядь, лезешь, а мне разруливай! Сука.
Гаврила ревел в голос.
— Хорош верещать, — смягчился отец. — Добей мелкого пидора и всё будет ровно. Никто не хватится их. Сели они, блядь, в богатенькую тачку и умотали отдыхать на ёбанный Алтай какой-нибудь. Шито-крыто. Давай, ебашь!
Соколов старший захлопнул дверь.
Миша встал. Подошёл на дрожащих ногах к телу матери. Коснулся её щеки пальцем.
— Мам? — чужим голосом сказал он. Нажал чуть сильнее, продавливая холодную кожу. Гаврила наверху завозился, закричал: