Гости тоже пахли приятно. Они жалели его, заботились о нем. Иногда опутывали руки, и тогда Леня дотягивался до дверец шкафа, приоткрывая их. Напротив было окно, и за ним виднелись деревья над шоссе. То покрытые белыми шапками снега, то зеленые. Он смотрел на дождь, на солнце. Иногда — на прячущиеся среди листвы фонари, раскрашивающие ветви по ночам. Мир за пределами дома казался чужим, враждебным, но безумно красивым. Окно напоминало о чем-то из прошлого. Чем-то похожим, куда он мог смотреть часами, вместе с братом. От этого было теплее.
Папа приезжал все реже, и в такие дни гости иногда прятались, оставляя Ленчика одного. Опять. Леня звал их. Просил вернуться, но они будто боялись ходящего по пустому дому человека. Наверное, именно тогда он стал злиться на отца. Он ведь бросил его, не нашел, а теперь еще мешал быть с ним тем, кто не отвернулся!
Но когда в следующий раз дверь отворилась, и Леня увидел папу — то злость улетучилась. Он не сразу узнал отца. Тот был весь в черном, с белыми прожилками в прежде темных волосах, его лицо будто помяли и расправили. Глаза запали. Он смотрел на оставшиеся мамины платья пустым взором. А потом, как сломанная кукла, стал снимать их и складывать в большой чемодан. Бережно, аккуратно. Не так как в прошлый раз. Леня наблюдал за ним молча, не понимая, почему он так изменился.
А когда рядом с ним появился еще один дядя, то не сразу узнал в нем Славика. Он стал высоким, как папа. Тоже весь в черном. Над верхней губой росли усы. Леня заволновался, заворочался, но теплые тела гостей окутали его, успокаивая. Сегодня они не ушли, лишь настороженно следили за людьми.
Брат и папа не разговаривали. Славик молча помогал отцу укладывать мамины платья в чемодан и почему-то плакал иногда поднося ткань к носу. Когда дверь шкафа закрылась, Леня еще долго смотрел в щелочку между дверцами и ему, неизвестно по какой причине, было больно. Будто он потерял даже больше, чем всё.
Когда дом снова замолчал, внутри неприятно тянуло. И даже гости не могли унять тревогу. Сидя в своем углу, он пытался вспомнить лицо мамы, но оно было словно затянуто паутиной. Что-то стирало маму из головы. Оставался лишь силуэт и волосы. Все остальное — серый гнилой полиэтилен, облепивший фигуру… Скрывающий все старое…
Однажды папа снова заглянул в шкаф. Он был совсем сед. Усталый, хромающий отец, чьего лица Леня почти не узнавал, показывал дом мужчине и женщине с большим животом. Они ходили по полу в ботинках, и Ленчик вспомнил, как кто-то близкий ругался на это. Кто-то стертый. В нем вспыхнула злоба, но семья зашевелилась, обнимая покрепче.
Слов людей он почти не понимал. Будто бы уже их слышал, но что они значили… Леня просто наблюдал, пока не закрылась дверца. И нервничал, предчувствуя перемены. В его дом пробрались чужаки…
Шкаф стали открывать чаще. Гораздо чаще, и это его бесило. Леня щерился каждый раз, когда внутрь заглядывала незнакомая женщина, развешивая свою одежду и расставляя коробки, совсем как когда-то делала… другая. Он рычал, когда небритый мужчина запихивал на верхнюю полку шапки или брал их оттуда. Конечно, новые жильцы не слышали живущего в шкафу Леню.
По ночам он просил семью обвить руки и открывал дверцы, никогда не закрывая. Наутро незнакомцы с раздражением их захлопывали. Женщина, лишившаяся живота, требовала от мужчины что-то, и тот с отверткой возился с петлями, ворчал, показывал, что дверцы работают как надо, но наутро все повторялось, и он снова лез в шкаф с инструментом. А потом стал приходить раньше и, увидев распахнутое нутро Лениного тайника, лишь тихонько прикрывал его, опасливо глядя наверх, в сторону спальни тех, кто жил тут раньше. Ночами оттуда часто раздавался противный визг. Леня хотел выползти и добраться до второго этажа, чтобы прекратить этот крик, но семья никогда не трогала его ноги, а покинуть угол сам он не мог.
Поэтому Леня сдирал висящие на вешалках вещи, а иногда бил семьей по стене шкафа. Глухие стуки вызвали небритого мужчину со второго этажа, он осторожно подходил к створкам. Под грузным телом скрипели половицы. Потом он тихонько открывал дверцу, светил внутрь фонариком, и семья убегала. Леня бессильно скалился, ненавидя вынужденное одиночество и глядя в слепо таращащиеся глаза человека.
Женщина стала вешать платья в другом конце шкафа, с подозрением глядя на угол, откуда на нее смотрели невидимые, но ненавидящие глаза. Мужчина, проходя мимо, всегда ускорял шаг. Семья же была недовольна выходками Ленчика. Иногда она и вовсе не приходила. Он звал ее, он просил прощения, а потом сладко нежился в объятьях, обещая больше никогда не безобразничать. Но однажды не выдержал, и, распахнув дверцы шкафа, выкинул наружу все коробки, какие мог.