— Не греются, — возразил поспешно Иван. — Они смотрят в огонь, чтобы узнать, что мне уготовано.
Ракоци помедлил, соображая, какого ответа от него ожидают.
— А надо ли это знать? — спросил после паузы он.
— Обыкновенному смертному — нет, — ответил Иван и, задрав голову, поскреб подбородок. — Но я царь, и моя судьба — это судьба всего государства. Волей-неволей мне надобно ведать, что со мной станется, чтобы не кинуть Русь на иноверцев или татар.
Ракоци вслед за царем осенил себя крестным знамением, словно бы разделяя его тревогу.
— Истолкование знаков — трудная вещь. Эти люди… Они действительно могут заглядывать в будущее?
— Надеюсь, — сказал Иван и вдруг горько всхлипнул. — Я уже так измучился, что хватаюсь за все. — Он кашлянул. — Мне надобно знать свою участь. Господь милостив, однако митрополит не дает мне пойти по стезе вышнего промысла. Я вынужден обратиться к нехристям, раз уж наш главный церковник не знает, как снять пелену с моих глаз. Или не хочет. О, он великий упрямец, московский митрополит. Я мог бы объявить его патриархом, однако не стану, если он не склонится предо мной. Что думаешь, венгр, прав ли я?
— О, государь, на этот вопрос у меня нет ответа. — Ракоци опечаленно покачал головой. — Король, приславший меня сюда, католик. Высказав свое мнение, я его подведу.
— Странно, — сухо заметил Иван. — При чем тут король? — В глазах его появился лихорадочный блеск. — Ведь мы говорим о промысле Божьем?
— Я не настолько мудр, чтобы разбирать, чего Господь от нас хочет, — сказал тихо Ракоци, опуская глаза.
— С твоими-то самоцветами? — сварливо осведомился Иван. — Что-то ты скромен, алхимик. Камень — опора, а вера есть луч к сердцу каждого человека.
— Или так принято полагать, — заметил Ракоци, против воли припоминая разнообразных священнослужителей: вавилонских, египетских, римских, испанских, индийских, — считавших, что сердце его — открытая книга. Но читать в ней из них умел лишь один, самый первый, разделивший с ним кровь.
— Святотатственно в том сомневаться! — внезапно разгневавшись, крикнул Иван. Он вскинул жезл, но пошатнулся и, придя в изумление от собственной слабости, взволнованно зашептал: — Нет, я не должен вновь воздевать свою руку! Это грех, тяжкий грех.
Ракоци, видя, что царь близок к припадку, попытался его успокоить.
— Что минуло, то прошло, государь.
— Да, да, прошло, но что будет — загадка. — Иван повернулся к окну. Он с минуту прислушивался к заклинаниям лопарей, потом мрачно пообещал: — Если они собираются скакать там до ночи, то далее попляшут в аду.
Ракоци обеспокоенно передернул бровями.
— Ах, государь, — сказал укоризненно он, — яви этим людям свое снисхождение. Требуется огромное мужество, чтобы не отрываясь взирать на огонь.
— Верно, — прошептал Иван. — Да, да, да, да. — Он отер ладонью лицо, сгоняя бегущие слезы. — Они весьма искусные колдуны. Самые искусные в мире. Я щедро вознагражу их. Да, да.
Ракоци, знавший по опыту, какой бывает царева милость, поспешно заметил:
— То, что этим людям дали увидеть Москву и первого из властителей мира, само по себе вознаграждение, государь. Ничто другое теперь им просто не нужно. — Ибо не произведет большего впечатления, хотел он прибавить, но царь не дал ему говорить.
— Вот-вот! — вскричал он. — Совершенная правда! Тебе моя щедрость тоже не нужна. У тебя нет резона жить в моей воле.
— Если сбросить со счета сокровище, каким меня тут одарили, — быстро произнес Ракоци, вовремя сообразивший, куда клонит Иван. — Разве верная и ласковая супруга не стоит того, чтобы быть за нее в неоплатном долгу?
— Разумное рассуждение, — сказал Иван, успокаиваясь. — Русские женки куда лучше иных, даже если немного костлявы. — Он хохотнул и вдруг воззрился на стражников: — Эй, служивые, чего вам тут надобно? Ну-ка, ступайте за дверь.
Четверо стражников, недоуменно переглянувшись, в пояс поклонились царю и поспешили исполнить приказ. Тут со двора донеслись громкие крики, и Иван снова приник к окну, жадно всматриваясь в кружащихся по двору лопарей.
— Они вызнали что-то. Что же? Что?
Царь молчал несколько долгих минут, затем оглянулся и ткнул в Ракоци пальцем.
— Ты! — сказал он. — Ты разберешь, правдиво ли их гадание?
— Я? — озадаченно спросил Ракоци. — Но… Государь, наверняка у тебя есть люди, сведущие в дикарских обрядах. Не лучше ли дать подобное поручение им?
Иван усмехнулся.
— Я уже говорил, ты слишком скромен, и это можно понять. Изгнаннику, вечно зависящему от чьего-то расположения, заноситься не след. Но тебе ведомы тайны камней, а те дают прозорливость. — Он помотал головой, потом зашептал: — Я сам был прозорлив… до смерти Ивана. Камни говорили со мной, но ныне — молчат.
Ракоци сокрушенно развел руками.
— Я не владею таким даром. Сам посуди, разве могу я быть равным тебе, государь?
— Верно, да, это верно, — согласно закивал тот. — Но ты единственный, кому я могу довериться. И будешь единственным, кто услышит, о чем мне поведают колдуны.
Ракоци поклонился, решив все оставить как есть. В конце концов, предсказания прорицателей наверняка будут туманными, что даст ему простор для маневра.
— Если таково твое желание, государь, я попытаюсь что-нибудь сделать.
— Они скоро придут, — мрачно сказал Иван. — Я ведь почти не сплю, знаешь? Забываюсь на время, но спать не могу.
— Сон — благословение Божие, государь, — отозвался Ракоци, в три последние тысячелетия редко спавший долее двух часов кряду.
— Сон навевают ангелы, а мои ангелы теперь далеко. Их отпугнули мои прегрешения. — Иван усмехнулся. — Смерть — это сон ангелов, так говорит митрополит, и, если он прав, я засну еще до конца года. — Он оглядел двор. — Они гасят огонь.
За окном поднялась суета, послышались гортанные крики.
— Сейчас их приведут, — зашептал возбужденно Иван. — Ты открой дверь и встань за нею. Так, чтобы тебя не заметили. Пусть им будет свободнее. Колдуны недоверчивы и пугливы, им нужен простор.
Старший шаман пал царю в ноги, и тот удовлетворенно заулыбался, но Ракоци содрогнулся, почувствовав, что предсказание будет дурным.
— Мы глядели в костер, — объявил старик, не поднимаясь с пола.
— Я это знаю, — отмахнулся Иван. — Что вы там видели? Говори!
Колдун поежился.
— Царь, огонь нам сказал, что твой Бог призовет тебя на восемнадцатый день марта.
Золотую опочивальню охватило молчание. Колдуны перестали дышать, а царь застыл, словно охваченный льдом.
— Ты уверен? — спросил он наконец, затем поманил пальцем Ракоци. — Ну, венгр мой, что скажешь?
Ракоци покачал головой.
— Я не знаю, справедливо ли предсказание, однако уверен, что человек этот честен. Возможно, он не так что-то понял, но он не лжет, государь. — Узкая маленькая рука его легла на крылатый сапфир. — Клянусь в том сим камнем.
Иван одобрительно склонил голову набок.
— Я понял тебя. И готов верить этим кудесникам, но хочу, чтобы они еще раз провели свой обряд. Надобно убедиться, нет ли ошибки. — Он посмотрел на шамана. — Сейчас разложат новый костер. Вы опять посоветуетесь с огнем и вернетесь.
Лопарь поднял голову.
— Царь, если мы снова станем тревожить наших богов, они могут озлиться.
— Пусть, — заявил Иван. — Иначе разгневаюсь я. — Он хлопнул в ладоши и сказал вбежавшим в опочивальню стражникам: — Разожгите другой костер. И поскорее.
После секундного колебания стражники выскочили за дверь. Иван устремил взгляд на Ракоци.
— Теперь ты, — сказал он. — Ты спустишься вниз и присмотришь за колдунами. Чтобы в их деяниях не было даже намека на участие сатаны.
Не имело ни малейшего смысла уточнять, что это значит. Ракоци покорно склонил голову.
— Если таково желание государя, — пробормотал он, сам желая лишь одного: поскорее уйти.
— Да таково, — отрезал Иван и вдруг горестно всхлипнул. — Ты должен поддержать меня, венгр. Если бы ты только знал, как я одинок в своей муке. Мне горько чувствовать, что судьба моя решена. Мой сын ждет меня, он хочет содеять со мной то же самое, что содеял с ним я. — Затрясшись в судорожных рыданиях, царь привалился к стене.