Капитан сдох минуты через три, а я встал и с моего лица стекала его кровь, и я увидел, что мои кореша были впечатлены тем, как я разделался со своим врагом.
С этой минуты я стал у них командиром, никто не смел ослушаться меня.
Нас было десять человек, когда мы ушли из части, теперь стало девять, но зато никто больше не мешал нам развлекаться. Мы выходили с автоматами на трассу, по которой автомобили ехали на юг, тормозили их и забирали всё, что было. Мужиков и старух мы обычно убивали, молодых девок оставляли себе, а когда они нам надоедали, выгоняли их и шли за следующими.
Но уже через две недели я стал замечать, что не всем моим корешам нравится такая жизнь. Они стали избегать меня, а некоторые даже отказывались идти на сафари — так я называл наши весёлые набеги на трассу, где мы добывали себе женщин. Однажды, когда Мишаня с парой хлопчиков вышли покурить, я встал у дверей и прислушался. То, что я услышал, меня возмутило.
— Парни, так нельзя, он убивает просто так…
— Да, крыша протекла капитально, надо что-то делать…
— Избавляться от него надо.
— Как? Убить?
— Нет, убивать не надо. Забрать оружие и выгнать к чёрту. А сами двинем на юг, к нашим.
— Сегодня ночью…
— Сегодня не надо, он трезвый сегодня. Завтра напоим, и тогда…
«Вот так так», — подумал я. Это Мишаня-то, старый корефан, собрался меня выгонять безоружным на улицу. Э, нет, парни, так не пойдёт.
Я дождался, когда все уснули, тихонечко встал, собрал автоматы и вынес их на улицу. Запер и припёр бревном входную дверь, позакрывал все ставни, кроме одного окошка. Ну а потом всё просто — принёс канистру с бензином, полил стены и поджёг. Расположился в десяти метрах от единственного открытого окошка и стал ждать.
Не прошло и пяти минут, как в доме поднялась суматоха. Мои сослуживцы вопили так, что перебудили бы всю округу, если бы в ней была хоть одна живая душа. А у меня внутри всё ликовало. Начали долбиться в дверь — не прокатило, полезли в окна — та же история. Наконец, эти тупицы добрались до единственного открытого окошка, разбили его и полезли, как тараканы. И началась веселуха — они лезут, а я стреляю, они лезут, я стреляю. Со страха они ничегошеньки не соображали и пёрли дуро́м, а я стоял и постреливал. И вот уже валяются семь трупаков на улице перед домом. А где же восьмой? Живых оставлять нельзя!
Я медленно и тихо обошёл горящий дом через соседский двор. Я крался на кошачьих лапках, прячась за сараями, и моя предусмотрительность была вознаграждена — вот метнулась тень мимо дома. Ах, хитрец, каким-то образом выбрался во двор. От меня не уйдёшь, черноротый! Одиночными в сторону бегущего.
— Стоять!
Замерла фигура.
— На землю рожей вниз!
Упал. Я подошёл поближе.
— А ну рожу поверни! О как! Толян, ты как же выбрался?
Забубнил что-то Толян, а со страху-то штаны намокли.
— Вставай, рассказывай. Но смотри у меня — дёрнешься, всажу весь магаз.
Толян медленно поднялся, рожа перекошена от страха.
— Я на чердаке спал, Коль… как дымом запахло, я в окошко и выпрыгнул.
— А чего это тебя на чердак понесло? — удивился я.
— Да вонючие все в дому-то. Не мылись уже почти месяц. Я всегда на чердак ухожу, чтобы не нюхать.
— Хм… а я и не замечал… ну давай, говори — будешь служить мне или тебя прямо сейчас пристрелить?
— Буду, буду, — закивал напуганный Толян. — Ты же знаешь, я всегда за тебя. А ты-то как выбрался, Колюха?
— А я заранее, — сказал я.
— Как заранее? Ты знал, что загорится?
Я заржал.
— Ну и дурак же ты, Толян.
Тот сообразил, наконец. Затравленно на меня взглянул и голову опустил.
— Я за тебя, Колюх, я за тебя, ты же знаешь.
Дом тем временем полыхал вовсю, и обречена была, похоже, вся улица.
— Пошли, Толян, искать другое место, сказал я. — Пожарные не приедут.
Мы пошли забрать автоматы, но Толяну я не доверял, так что снял магазины и забрал себе. Потом погрузились в микроавтобус, Толян за руль, я сзади.
— Куда поедем, командир? — спросил Толян.