Остановившись на мгновение, Менг закатал рукава и опустился на колени. Эней и Оанко последовали его примеру. Леонель повернулся к Брисеиде, закатил глаза и пробормотал:
– Не так-то просто было иметь дело с императором, но теперь перед нами сам Господь Всемогущий. Нам точно несдобровать.
7. Загадка
– Брисеида, Лиз, просыпайтесь!
Ее лодыжку энергично трясли через толстое шерстяное одеяло. Брисеида вздрогнула, не желая, чтобы ее сладкое путешествие на спине крылатого единорога, в милях над Каркасоном, угасло.
– Тебе не нужно молиться, – сказал единорог, поворачивая свою длинную шею, чтобы поговорить с ней. – До тех пор, пока тебя не волнует реальность…
– Брисеида!
Она вытянула руки, чтобы потянуться и заставить себя выскользнуть из сна. Ее кулак столкнулся с шершавой щекой. Энндал резко сел.
С соседней кровати до ее ушей донесся смех.
– Еще не проснулась, а уже смешит нас, – вздохнул полусонный Леонель, не без труда кутаясь в простыни, только что оставленные Энеем.
Брисеида посмотрела на крошечное окошко, закрытое льняной простыней вместо стекла.
– Но ведь еще ночь?
– Сейчас рассвет, а лауды проходят на рассвете, – ответил Энндал, потирая щеку.
– Что такое лауда? – спросил Эней.
– Месса. Нам нужно очиститься, прежде чем продолжать исследования.
Брисеида неохотно поднялась с кровати. Накануне до самой ночи они несколько часов упражнялись в рисовании химер. Она не выспалась.
Брат Хасин сопровождал их в собор. Весна явно не спешила наступать. Прохладный ночной воздух проникал под их длинные плащи и кусал лица.
Погруженный в темноту собор производил еще большее впечатление, так как ночь лишь сохраняла грозное выражение горгулий, расположившихся на его пиках. В этот час не нужно было верить в существование химер, чтобы увидеть, как оживают статуи. Внутри мрачного нефа уже царила удивительная суматоха. Обруганные канониками бедняки собирали свои скудные пожитки, сворачивали слои плетеной соломы, которую они расстилали на полу на ночь, и шли на площадь.
Человек в накидке, с потускневшими волосами остановился, увидев Энндала и его верный меч на поясе. Он протянул грязную, умоляющую руку к рыцарю:
– Пожалуйста, мой милый господин, сжальтесь над беднягой, который может не дожить до следующего восхода солнца.
– Солнце взойдет через несколько минут, – ответил каноник, – и ты все еще увидишь восход. Так что оставь рыцаря в покое.
– Пожалуйста, подайте милостыню, – стонал бродяга, схватив за запястье Энндала, который сделал шаг назад, почувствовав зловоние, исходившее от бедняги.
– Сейчас я ничего не могу сделать, но как только прибудет мой оруженосец с кошельком, тебе будет оказана помощь.
– Не обращайте на него внимания, мессир д’Имбер. Надеюсь, вы хорошо спали?
Энндал вяло кивнул, и Брисеида впервые осознала, что темные круги под глазами затуманили его обычно спокойный взгляд.
– Прошу прощения за беспорядок в соборе, – сказал каноник, – но в связи с собранием штатов все городские богадельни переполнены, и сенешаль не хотел оставлять этих бедняков спать на улице под взглядами архиепископа Тулузы и уполномоченных короля.
– Мы не можем жаловаться, ведь сами пользуемся вашей милостью.
– Я рад, что вчера вы благополучно добрались до богадельни, не всем это удалось.
– О чем вы?
– Разве Хасин не сказал вам? Ночью погибли три человека. Точная причина смерти не установлена, но все три жертвы находились в районах, где были слышны ночные крики. Отец Мартин был прав, когда просил вас поторопиться.
– Да пребудет с нами Господь. Пожалуйста, поблагодарите его за мое спасение, отец.
– Возможно, вы могли бы предложить своим спутникам, чтобы они прошли отпущение грехов после лауды? Нужно вести себя осторожно, когда рядом рыщет дьявол.
Краем глаза каноник наблюдал за Оанко, который не переставал исследовать пальцами деревянные статуи вдоль нефа, несмотря на неоднократные предупреждения Лиз.
– Мы так и планировали, – смущенно ответил Энндал.
Отец Нарцис провел лауду. Он говорил с прихожанами, которых в этот ранний час было немного, так пылко, как будто собрался весь Каркасон. Он рассказал о трех мужчинах, умерших ночью, и, как и архиепископ накануне, использовал все свои ораторские таланты, чтобы убедить аудиторию в необходимости всеобщего покаяния. Был ли он более одаренным, чем его наставник, или Брисеида стала более чувствительной к злым речам теперь, когда она пообщалась с демонами Каркасона? Когда она слушала его с тяжелым сердцем, стоя на коленях на необработанных досках, она чувствовала себя потрясенной убранством собора. Возможно, горгульи были только снаружи, но в каждом уголке здания произведения искусства напоминали ей о неизбежном падении грешников, о котором говорил каноник. Висящие на стенах картины, иллюстрирующие мучения в аду, а также застывшие в ужасе выражения монстров, выгравированные на темном дереве сидений… Ничто не оставалось без внимания. Куда бы она ни посмотрела, собор напоминал о дамокловом мече, занесенном над головами тех, кто осмелился пойти по неверному пути.