Эдвард Дж. Ренехан мл.
Тёмный гений Уолл-стрит. Непонятная жизнь Джея Гулда, короля баронов-разбойников
Предисловие
В середине декабря 1892 года банкир Джесси Селигман дал интервью репортеру газеты New York Tribune. За неделю до этого был похоронен друг Селигмана Джей Гулд. Он описал умершего магната, чья империя включала телеграфную компанию Western Union, железные дороги Missouri Pacific, Union Pacific и Manhattan Elevated Railroad, как «самого непонятого, самого важного и самого сложного предпринимателя этого века». По словам Селигмана, он находит «иронией» то, что Гулд всегда выступает в роли заклятого демона в любом рассказе о новейшей финансовой истории страны. Если Гулд был грешником, спросил Селигман, то кто же тогда был святым?
Селигман прошелся по списку претендентов, начав с Корнелиуса Вандербильта. Неистовый и жестокий старый командор никогда не утверждал, что у него нет иных целей, кроме собственного обогащения. Действительно ли он заслуживал почитания? (В одном известном случае, когда его попросили оказать помощь бедным, Вандербильт сослался на свое скромное происхождение, указал на очередь людей, ожидающих хлеба, и сказал без намека на иронию: «Пусть они делают то, что сделал я»). Далее Селигман обратился к памяти Дэниела Дрю, благочестивого основателя Теологической семинарии Дрю, с которым Гулд и Джим Фиск объединили усилия, чтобы победить Вандербильта и получить контроль над железной дорогой Эри. Уповающий на Библию Дрю начал свою карьеру в конце 1820-х годов, перегоняя скот через Аллегени, а затем перенес свои привычки скотовода на Уолл-стрит, поливая акции так же, как он всегда поливал свою говядину. «Действительно ли мистер Дрю был лучше мистера Гулда?» спросил Селигман. А как насчет Джона Д. Рокфеллера, заядлого монополиста, уничтожающего конкурентов, чьи эксклюзивные контракты на перевозку грузов (подстегнутые ловким привлечением Гулдом Рокфеллера в тайное партнерство, контролирующее прибыльный филиал Erie Railroad) сыграли такую ключевую роль в контролируемой Гулдом Erie?[1] «Почему, — спрашивал Селигман, — в общественном сознании Рокфеллер пользуется гораздо большим уважением, чем Гулд?»
Конечно, временами Гулд вел себя сомнительно, сказал Селигман, упомянув, в частности, длительный эксперимент по манипулированию акциями, получивший название «Войны Эри». Селигман также отметил печально известную кампанию Гулда 1869 года по захвату рынка золота в сотрудничестве с Фиском: эта выходка спровоцировала панику «черной пятницы» и разорила многих инвесторов. Это же событие закрепило за Джеем репутацию финансового вампира. Этот образ энергичная пресса продолжала нагнетать и впоследствии, когда поняла, что преступления Джея Гулда, будь то правда или нет, хорошо продаются на углах улиц. Но Селигман не считал Гулда ни большим, ни меньшим преступником, чем большинство операторов его эпохи: «Я не могу сказать, что мистер Гулд по своей моральной природе был намного лучше, намного хуже или намного отличался от любого другого проницательного и остроумного игрока своего поколения», — сказал Селигман. «Я знал их всех. Я знаю Джея Гулда лучше, чем большинство из них. И могу сказать, что он заслуживает не большей славы, чем те, против кого и с кем он играл. Если он и был исключительным, то только как стратег. У него был определенный гений. Снова и снова Уолл-стрит не замечала его».[2]
Игнорируя просьбу Селигмана, три поколения биографов, черпая вдохновение в почти одинаково плохой прессе, которую Гулд получил при жизни, создали из него злого гения почти вагнеровского масштаба: мрачного, бездушного и неудержимого. В своей «Истории великих американских удач» (1909) Густавус Майерс скопировал тон первых биографий халтурщиков 1890-х годов, описав Гулда как «человека-хищника, жаждущего крови своих бесчисленных жертв; азартного игрока, лишенного обычного игрового кодекса справедливости в соблюдении правил; воплощенного изверга Макиавелли в его расчетах, его схемах и засадах, его заговорах и контрзаговорах».[3] Мэтью Джозефсон, социалист на момент создания своей книги «Бароны-грабители» (1934), написанной в эпоху депрессии, создал совершенно уничтожающий портрет Гулда как бессердечного вора и человека, пользующегося доверием. «Ни один человеческий инстинкт справедливости, патриотизма или жалости не заставлял [Гулда] обманывать себя, — говорил Джозефсон, — или хоть в какой-то степени отступать от неуклонного стремления к стратегической власти и ликвидным активам».[4] Затем, двадцать восемь лет спустя, Ричард О'Коннор сделал не больше, чем попугал Джозефсона в своем бестселлере New York Times «Миллионы Гулда» (1962). На самом деле за все годы после смерти Джея в 1892 году вышло только две малоизвестных академических биографии для историков бизнеса — «Джей Гулд: His Business Career» (1957) и «The Life and Legend of Jay Gould» (1986) Мори Кляйна, предоставили сбалансированные, содержательные и обоснованные описания блестящей профессиональной истории Гулда.[5] Таким образом, на протяжении многих лет в массовом сознании Гулд превратился в окончательного одномерного злодея американской финансовой жизни: талантливого и крайне беспринципного пиявку с Уолл-стрит, извлекающего выгоду из коммерции, созданной другими. («Весь интерес Гулда, — писал Роберт Ригель в книге „История западных железных дорог“ [1926], - заключался в манипуляциях с ценными бумагами его различных компаний. Развитие дорог было совершенно второстепенным делом. Во всех случаях собственность использовалась для помощи его финансовым операциям».[6])
Но в пользу Гулда как образцового, успешного и долгосрочного руководителя есть свои аргументы. Изобретательный, безжалостный и легко очерняемый манипулятор рынков ценных бумаг Позолоченного века был также ориентированным на детали владельцем компаний: трудоголик, который кропотливо консолидировал умирающие железные дороги, превратив их в высокоприбыльные мегалайны, а затем сделал то же самое для максимизации прибыльности Western Union, умело управляя всеми своими концернами через неспокойные экономические моря в 1880-х годах.
Другие аспекты мрачной легенды Гулда так же легко рушатся при тщательном изучении. Например, всегда много говорилось о завещании Гулда, в котором он не оставил ни цента на благотворительность. Но мало кто отмечает значительные филантропические акции Гулда при жизни: усилия, направленные на добрые дела, которые он совершал анонимно, как только понял, что пресса не оставит безнаказанным ни один его благородный поступок. Немногочисленные публичные попытки Гулда совершать добрые дела были встречены насмешками со стороны «Нью-Йорк Таймс», «Нью-Йорк Геральд» и других газет, стремящихся его опорочить. Все филантропические начинания Гулда, о которых узнавали репортеры, изображались как неадекватные, слабые жесты по спасению лица, которые меркли перед тяжестью предполагаемых тяжких грехов этого человека. Поэтому после нескольких подобных случаев Гулд больше не афишировал свои пожертвования. Тем не менее он продолжал жертвовать, как правило, с четким требованием, чтобы его имя не упоминалось в связи с благотворительностью. В свою очередь, пресса критиковала его за недостаток щедрости. «Должно быть, добрые дела этого человека были более чем обычно незаметны, раз они так ускользнули от внимания», — писала газета New York World в октябре 1891 года. «Невероятно, чтобы его жизнь была лишена их, но ни по количеству, ни по характеру они не были достаточны, чтобы вызывать восхищение или порождать подражателей».[7]
А еще у нас есть Гулд-человек, с которым можно встретиться лицом к лицу за столом или на углу улицы. Вот он, каким его рисуют Джозефсон и компания: грубый, нетерпимый, отрывистый и жестокий, пренебрежительно относящийся к подчиненным, яростно критикующий, всегда довольный собой и никогда не лояльный к людям не своей крови. Как выразился Роберт И. Уоршоу в книге «Джей Гулд: The Story of a Fortune» (1928), у Гулда «было много союзников, но не было друзей; в тот или иной момент своей жизни он сломал почти всех, кто с ним работал».[8] Но на самом деле у Гулда было много союзников, но не было друзей. Но на самом деле среди многолетних коллег Гулда на протяжении десятилетий были Рассел Сейдж, семья Эймсов из Бостона, Сидни Диллон и многие другие, кто связал свою судьбу с его состоянием и никогда не был предан. На личном уровне его домашние слуги, в том числе несколько человек, которым он назначил стипендии в колледже, с любовью вспоминали о нем спустя десятилетия после его смерти. Кроме того, неприступный Джей Гулд до последнего года своей жизни поддерживал близкие отношения с большинством друзей, которых он приобрел в своем бедном детстве в Кэтскиллсе, в большинстве своем скромных фермеров и торговцев.
1
Гулд и Рокфеллер высоко ценили друг друга. Однажды Гулд сказал, что Рокфеллер обладает «высочайшим в Америке гением конструктивной организации». Рокфеллер, в свою очередь, назвал Гулда величайшим бизнесменом, которого он когда-либо встречал. Более того, эти двое вели схожий образ жизни, будучи преданными семьянинами. Рокфеллер не был столь высокого мнения о старшем сыне и главном наследнике Гулда, Джордже Джее Гулде, самовлюбленном дилетанте и плохом финансовом тактике, благодаря которому Рокфеллер в итоге потерял около 40 миллионов долларов на неудачных инвестициях в течение первого десятилетия двадцатого века.
3
Густавус Мейерс. История великих американских удач. Лондон: Stationer's Hall. 1909. 115.
5
Две другие достойные книги, хотя и не являются полными биографиями, посвящены ключевым фрагментам истории Джея Гулда: Кеннет Акерман «Золотое кольцо: Jim Fisk, Jay Gould, and Black Friday», 1869. (Dodd-Mead, 1988) и превосходная книга Джона Стила Гордона «Алая женщина с Уолл-стрит: Джей Гулд, Джим Фиск, Корнелиус Вандербильт, войны на железной дороге Эри и рождение Уолл-стрит» (Grove Press, 1988).