Глаза Миши, искрились.
– Ну, как? – спросил он.
– Хорошо! Мне нравится.
– Я много думал после нашей встречи.
– Ответил на вопросы: «Кто ты?», «Зачем?»…
– Отвечаю. Единственное, что я понял: счастье приходит в пути…
Я улыбнулась и попросила:
– Сыграй ещё!
– Что?
– То, что чувствуешь, то и сыграй.
Он одобрительно кивнул и ударил по струнам. Вначале мелодия звучала ярко и привлекательно, но через минуту огонь, бушевавший в первых аккордах, догорел, и он начал новое. Так продолжалось несколько минут. Его лицо было сосредоточенным, на лбу проступила напряжённая вена. По всей видимости, ему не нравилась его импровизация. Он повторял мелодию по несколько раз, но не одна из них не обретала гармоничного продолжения. Он словно подбирал ключи, но замок не поддавался. Я прислушалась к голосам людей, к музыке из колонок, к гитаре, к шуршанию мишуры. Я всматривалась в лица, в яркие костюмы, проносящиеся перед глазами. Всё это сливалось в один поток, касалось моей души и вырывалось наружу. Строки стихотворения из страницы, оставшейся от моего дневника, всплывали перед глазами. Все звуки, что окружали меня, переплетались в единую мелодию, на которую ложились слова. Мелодия звучала в моей голове. Я прислушалась к шуршанию веток, они идеально подходили к вступлению, и затянула мелодию гласными звуками, а потом переключилась на барабанную дробь, доносившуюся от репетиции.
Я закрыла глаза, затянула гласные звуки, легонько раскачиваясь из стороны в сторону. Мне было спокойно, мне было хорошо. Музыка, звучавшая в моей голове, перенеслась наружу. Я открыла глаза, Миша, прислушиваясь, подобрал мелодию. Это было слишком неожиданно, я умолкла. Он глянул на меня и попросил:
– Продолжай, хорошо получается! Не хватает только текста.
– Он есть.
– Тогда пой.
Я вопросительно глянула на него.
– Да-да, пой, – подтвердил он.
Я осмотрелась, люди были заняты. Меня смущала мысль, что я буду петь для них. Я никогда подобного не делала. Евгения говорила: «Всегда нужно учиться, пробовать новое! Живое учится, а мёртвое всё знает». Я закрыла глаза. Прислушалась к шуршанию веток и затянула:
«Разбежаться, оттолкнуться,
Прямо в небеса
Нам с тобою не проснуться,
Больше никогда.
Разбежаться и взлететь
Прямо к облакам
Нам не страшно умереть,
Нам не больно там…
Души в небо летят
В тишине.
Люди кругом молчат,
Всё на дне.
Сердце снова кричит:
«Как же ты?»
И душа вновь болит:
«Кто же мы?»
Разбежаться, оттолкнуться,
Прямо в небеса
Мы должны с тобой проснуться,
Распахнуть глаза.
Разбежаться и взлететь
Прямо к облакам
Вспыхнуть, пламенем гореть,
Жизнь давать мечтам!
Распахнулись небеса,
Разве не спастись?
Как твои они глаза,
Я молю: «Вернись!»
И спасение придёт,
Я его найду.
И кто ищет, тот найдёт,
Ведь я жить хочу.
Разбежаться, оттолкнуться,
Прямо в небеса
Мы должны с тобой проснуться,
Распахнуть глаза.
Разбежаться и взлететь
Прямо к облакам.
Вспыхнуть, пламенем гореть
Жизнь давать мечтам».
Я слышала, как монеты летели в чехол, но я не смела открыть глаза. Достаточно встретиться взглядом с теми, кто слушает, и тяжёлая свинцовая рука ляжет на шею, отнимет голос, который сейчас выходит из самых глубин. Я исполнила второй куплет, а потом припев.
– Припев ещё будет? – наклонившись ко мне, спросил Миша.
– Да.
– Тогда я сыграю проигрыш, – он тихо произнёс, не прекращая перебирать по струнам. – Я кивну тебе. Открой глаза.
Сердце встрепенулось, я сжала кулаки и опустила голову, смотрела под ноги. Этого было достаточно, чтобы понять – вокруг толпа. Я вспоминала слова Евгении: «Жизнь – это вызов, это способ стать лучше». Я трепетала, как осиновый лист, поднимая глаза. Их было много, они все смотрели на нас. В горле пересохло. Смогу ли я петь?
Миша кивнул.
Они хлопали. На серьёзных лицах появлялись еле уловимые улыбки. Миша больше не играл, он хотел поговорить со мной. Не дождавшись продолжения, люди расходились.