Виктория Сергеевна была прямолинейна:
– Что тебе сказать? Ничего хорошего. Заболевание прогрессирует.
– Лечение не помогло? – мой голос звучал приглушённо.
– Да. Ведь не установлена причина…
Она говорила и говорила, эмоционально жестикулируя, только я её не слушала. Все было понятно! Может ли быть здоров человек, который не знает: «Кто он?», «Зачем?», «Для чего?».
– Буду откровенна, – продолжала Виктория Сергеевна, – теперь у меня нет уверенности, что удастся сохранить репродуктивную способность без нарушений…
Для чего существует женщина? Чтобы дать новую жизнь? Я слышала это, как молитву, ото всех, отовсюду. Молниеносно в памяти всплыла история женщины. Она не могла забеременеть: десяток ЭКО – и все безрезультатны. Она грозилась мужу и родным, что повесится, ведь жить ей незачем. Она не может стать матерью.
Вот так неожиданно в кабинете врача я встретилась с одним из страхов, он крепко держал за горло.
«Для чего я пришла в этот мир, если не могу дать жизнь? Я ведь женщина! Значит, я должна… Только что и кому?», – я, резко осекла поток мыслей.
Мой голос изменился, приобрел силу, стал звонким:
– Я готова на самые радикальные меры, – откровенно призналась врачу.
– Мы будем стараться не прибегать к операции. В противном случае – это бесплодие.
– Я хочу жить и быть здоровой. Это на первом месте.
– А как же дети? – вклинилась медсестра.
– Есть вариант усыновления, – спокойно ответила я. Фраза вышла легко, она вылетела из глубины сердца, была понятная и искренняя. Именно так я начинала войну со своим демоном.
– А как же свой ребёнок? Разве нет желания иметь своё? – не успокаивалась она.
– Я не особо расстроюсь, если не стану матерью.
– Ну и дура! – выпалила медсестра.
Я искренне понимала её: в ней говорили вековые традиции: женщина – для продолжения рода.
– Тихо, тихо! – неодобрительно бросила медсестре Виктория Сергеевна. – Пока мы продолжим курс терапии, он будет более агрессивным, направленным на борьбу с образованием.
Пока она расписывала схему двухнедельного лечения, я углубилась в себя. Ни капли сожаления: никогда не беременеть, ни вынашивать, ни рожать. Меня не пугало быть бесплодной.
Мы приходим в этот мир, как гости. Только моё дитя – не моя собственность. И задача проста: заботиться, любить, растить, принимать, быть примером, поделиться опытом и отпустить. Самое важное – отпустить.
Я не вижу разницы в биологическом или приёмном ребёнке. Разница в чём? Во внешности, разрезе глаз, в форме губ, цвете волос. А важно ли это? Что кто-то не унаследует твою внешность, но поставит тебя в пример жизни, будет черпать вдохновение из твоего образа. Самое важное, что я могу передать ребёнку – свою мудрость. Не опыт, а именно мудрость. Ребёнок – это гость, и его жизнь будет другой. Он будет жить в другое время, и грабли у него будут другими.
Лечение началось круто: все возможные побочные эффекты неотступно сопровождали меня. Теперь ранний подъем сопровождался приемом моих любимых пилюль; мало того, что их с трудом можно было проглотить, так ещё два часа после я ловила самолётики. Придя в себя, собиралась на работу. Откровенно, мне хотелось лежать и больше ничего не делать, моё тело было немощным, тратя все силы на борьбу с неведомой заразой. В тот момент я нуждалась в деньгах, и хорошие продажи были нужны. Все процедуры, препараты и анализы стоили немалых денег. Да, я лечилась в государственной больнице, но и здесь большая часть процедур поставлена на коммерческий поток.
Разыскивая очередную сумму на капельницу, я встретилась с другим демоном и он пугал не меньше бесплодия. Имя ему – нищета! Я помню нашу первую встречу – после смерти матери. Настали тяжкие времена, приходилось считать каждую копейку и меня, ещё ребёнка, поставили перед фактом взрослой жизни, где всё вертелось вокруг денег. Я жаждала их и одновременно ненавидела. Долгое время все мои вопросы сводились именно к ним: «Сколько стоит?», «Сколько зарабатывают?», «А скидки!». Сейчас это выглядит смешно, но я жила в каком-то удивительном мире подсчёта, где не было вещей и людей, были только цифры и суммы.
Я не могла похвастаться рациональностью трат. Обычно мои деньги уходили на всякий хлам. Однако мне удалось скопить небольшую сумму на чёрный день; после моего неудачного суицида она возросла. Деньги, отложенные на погребение, пополнили счёт. Эти средства были чем-то священным, я бы даже сказала, неприкосновенным, и трата их была немыслима. Вообще с любыми вещами я крайне неохотно расставалась. Подумаешь, в шкафу пылится кофта, которой десять лет, и на ней есть дырка, но не выброшу, не отдам.