К сожалению, я не была хозяйкой своей жизни. Я была жалкой рабыней, которая жаждала отцовского прощения и любви. Ведь мать, хоть и ворчала, была на моей стороне. Она, не смевшая перечить мужу, не заступилась, когда отец выставил меня на улицу, и пожалуй, это единственное, за что я злилась, но одновременно и понимала.
– Альберт, они не причинят нам зла, – сжимая руку мужа, повторяла, как попугай.
– Они, возможно, нет, а вот другие – могут…
– Альберт, давай просто подойдём к тому дому, где они живут.
– Ты знаешь, где их искать?– муж был озадачен.
– Перед тем, как отправится сюда, я просила узнать адрес моих родителей. И они узнали… Это дом моего детства, – в тот момент, я знаю, мои глаза блестели. – Это чудо, что его не разбомбили во время войны. Это чудо, – добавила шёпотом.
– Женя, милая, это так опасна. Ты не видела своих родителей восемнадцать лет. За это время они могли очень сильно измениться… Я думаю, ты не забыла, как они поступили с тобой…
По всей видимости, Альберт предчувствовал, что может произойти непоправимое.
– Надеюсь, ты помнишь, – пристально глядя в глаза, повторил он.
– Мы посмотрим издали, мы не будем входить в дом, – со слезами на глазах убеждала его.
Ближе к вечеру он сдался.
Дом из красного кирпича напоминал решето, усеянное следами от пуль. Агенты рассказывали, что в моём родном городе велись ожесточённые бои. От трехэтажного дома на двенадцать квартир тянуло картошкой, капустой, фекалиями и плесенью. Во времена моего детства всё было иначе: пахло пирогами, лавандой и мылом.
Я обошла дом. Альберт молча следовал за мной. Так лучше были видны окна моих родителей. Тусклый свет озарял комнату. Я попыталась присмотреться. Неторопливая тень мелькнула за окном. Она постоянно останавливалась. Возможно, это мама. Сейчас моим родителям 65 и 67 лет.
Смеркалось. Альберт нервничал:
– Дорогая, пойдем!
– Ещё немножко.
Я ловила себя на мысли, что сейчас произойдёт то, что позволит мне войти в этот тёмный подъезд, быстро взбежать на второй этаж и забарабанить в родную дверь. Моя интуиция меня не подвела. Замызганный кусок ткани, висевший на окне, отодвинулся. Я увидела свою мать. Она что-то клала на подоконник. Я смотрела на неё. И вот она поднимает глаза. Я вижу, как они округлились, а потом она зажала рот рукой. Я понимаю, что она вскрикнула. Альберт попытался меня увести, но я стояла, как вкопанная. Я ждала его – отца. Его лицо искривилось, а глаза стали больше, чем у матери.
Предчувствуя беду, Альберт силой поволок меня. Я сопротивлялась. А потом был возглас матери:
– Женечка, доченька!
Она стояла у подъезда, такая родная и близкая. Несколько мгновений – и мать бросается ко мне. Слёзы, дыхание прерывистое, волосы растрепаны. Я отбилась от рук Альберта и бросилась к ней. И вот, мы дрожим, прижимаясь друг к другу. Она гладит меня по волосам и увлекает к дому. Я оборачиваюсь и зову Альберта:
– Пойдём.
Он с недоверием следует за мной.
Тёмный подъезд с узкой лестницей и коридорами, перепачканный экскрементами. Дверь открывается, мы быстро проскакиваем вовнутрь. Мать плачет, вытирает слёзы, но через мгновение они снова на щеках.
– Моя девочка, я не надеялась тебя увидеть, – она снова жмётся ко мне.
Совсем седые волосы скользят у меня под руками.
– Тише, тише, мама, – я пытаюсь её успокоить.
– Да не реви,– я слышу голос отца. – А то соседи услышат. Ну, здравствуй, дочь! – он обращается ко мне.
– Здравствуй, папа! – я отвечаю и чувствую, как меня охватывает волнение. В его взгляде и интонации в мой адрес брошено только одно – ничтожество, ужасная дочь.
– Кто с тобой? – он переводит взгляд на Альберта.
– Это мой муж – Альберт!
Альберт улыбается и протягивает руку:
– Приятно познакомится.
Мой отец не отвечает на рукопожатие, а внимательно осматривает его, и, потом глядя на меня, говорит:
– Только еврей на тебе и мог жениться.
– Женя, нам лучше уйти. Прямо сейчас, – замечает муж.
Только я не слушала своего любимого и мудрого Альберта. Я всматривалась в отца. Всё такой же грозный и вечно недовольный. Обрюзглое тело и лысая голова.