— Горячего отвара? — спросил низким, грудным голосом. А когда обернулся, я застыл с открытым ртом под тяжестью внимательного, чуть насмешливого взгляда каре-желтых глаз. Наверно, он уже привык, что его рассматривают, но мне показалось: за колючестью незнакомец скрывает грусть.
Он обладал темными, слегка вьющимися волосами, приятными чертами лица, и если бы не большой, безобразный ожог, тянувшийся от левого края губ, через щеку и заканчивающийся у виска, был бы видным мужчиной.
— Насмотрелся? — спросил хозяин комнаты совершенно буднично и протянул горячую чашку с рубиновым отваром. Из-за застарелого шрама его левый глаз щурился и смотрел ехидно.
— П-простите. У меня руки грязные, — рядом с ним я чувствовал себя слабым, нескладным простофилей.
— Собираешься пальцем мешать?
Спорить не стал. Принял чистую кружку и прижал к груди. Тепло медленно разливалось по телу.
Незнакомец не пожалел своего плаща, укрыл меня, но я все равно не мог согреться.
— Простите, что испачкал вашу постель, — опустил голову. — И плащ.
— Кто тебя так?
— Не знаю.
— Почему не в форме?
— Форма в сумке, — я нахмурился, представляя, каким к утру станет учебник, размокнувший в луже. Кожа прочная, но вода путь найдет.
— А сумка?
— В канаве.
— М-м, — произнес незнакомец будничным тоном. — Когда вылавливать пойдешь, пугливый? Завтра?
— Я не знал, что бы ходите по ночам, — попытался оправдываться, стыдясь поднять голову. Да, я трусоват, но вот не надо тыкать носом.
— И верно, память тебе напрочь отшибло. Встречи со мною обычно не забывают, — он обнажил крепкие зубы в насмешке.
— Я вас знаю?
— Не волнуйся. У нас еще будет время вновь познакомиться близко.
Я нахмурился.
— Зачем?
— Рано или поздно, тебе придется ответить: как вышел за пределы академии, зачем и почему в день смерти Ивет Сонезы оказался неподалеку от места ее гибели.
— П-почему вы думаете, что я там был? — занервничал я.
— А почему ты думаешь, что тебя там не было?
— Не знаю, — пожал плечами. В последние дни я только и делаю, что узнаю о себе что-то невообразимое.
Я не удержался, прикрыл ладонью рот и зевнул.
— Даже не надейся заснуть у меня. Допивай отвар и вперед за сумкой. Или жаждешь вылететь из академии за порчу библиотечных учебников?
— Даже не знаю: меня отчислят за порчу имущества или за нарушение распорядка? — заметил вслух и поздно спохватился, что со стороны это походило на дерзость.
— Смотри сам. Если желаешь завтра при свидетелях вылавливать вещи, не настаиваю.
Я в три глотка допил сладкий ягодный взвар, откинул теплый плащ и, опустив грязные ноги на пол, завертел головой в поисках ботинок.
— А я не босиком был? — спросил вкрадчиво. Ведь негоже спасителя допрашивать: где мои ботинки.
— Сушатся.
Когда выходил из комнаты, никак не ожидал, что он пойдет со мною. Это было удивительно, странно, но в душе я радовался, что по пустынной академии иду не один. Да и без помощи незнакомца, помогшего спуститься в яму и подняться, вряд ли бы справился.
Сжимая в руках мокрую сумку, поблагодарил странного типа и бросился к своей двери. Завтра рано вставать, а мне еще вещи чистить и умываться.
Глава 4
Уже почти три лунья (три месяца) старший следователь инквизиции — Митар Айтен — преподавал в Светлой Академии. Название учебного заведения считал пафосным и лицемерным, как и все, к чему прикасались маги. Но жил надеждой, что скоро почтенный брат Олидер выздоровеет и вернется к преподаванию. Его же назначение отменят, и сможет снова скитаться по окраинам империи, вылавливая колдовские отродья, на которых имел отменный нюх. А пока приходилось читать вводные курсы запретных наук, наблюдать за заносчивыми магами, мнящими себя будущими спасителями Ликонии, разбираться в подозрительных слухах. Непыльная работа, однако новая должность тяготила. Митар откровенно скучал, чувствовал себя чужим в размеренной жизни, поэтому за подвернувшее расследование взялся с удвоенным энтузиазмом.
Поначалу дело показалось предельно простым и понятным. Все указывало на вину Вопета. Пуговица от мужского костюма за шиворотом жертвы. Время его отсутствия и убийства совпадали. Оставалось лишь встретиться с найденным околоточными стражами студиозом и на допросе подвести к признанию, однако из-за слабого состояния найденыша этого сделать не удалось. А потом, когда его самочувствие улучшилось, неожиданно заупрямилась декан Лужо и заявила, что до полного исцеления не позволит изнурять больного беседой.