И снова бокалы наполняются вином.
– Как Лотта?
– Лотта? А вы разве не слышали? Лучше некуда!
– Мама, кто такая Лотта?
– Тихо ты. Сестра дяди Эйнара. Из крылатых. Рассказывай дальше, Пол.
– Лотта недавно летела над Берлином, и ее сбили: приняли за британский самолет.
– Сбили вместо самолета?
Раздувая щеки, напрягая легкие, хлопая себя по бедрам, гости хохотали до упаду. Грохот стоял, как в пещере ветров.
– А что слышно о Карле?
– О малютке, который ютится под мостами? Бедняга Карл. Во всей Европе осталось ли для него хоть единственное прибежище? Все мосты разрушены. Карл теперь либо покойник, либо бездомный. Европа нынче наводнена беженцами – подобного никогда не бывало.
– Да уж. Неужели все мосты до единого? Бедный Карл.
– Тсс!
Гости затаили дыхание. Издали долетел звон городских часов: они били шесть. Вечеринка подходила к концу. Как бы в ответ часам, в их ритме, стоголосый хор присутствующих затянул древние, возрастом в четыре века, песни, которых Тимоти и знать не мог. Переплетя руки, гости пошли медленным хороводом, а где-то в зябких утренних далях городские часы пробили последний удар и замолчали.
Тимоти пел.
Он не знал ни слов, ни мелодии, но слова и напев складывались сами, правильные, гармоничные, торжественные.
Под конец Тимоти перевел взгляд на верхнюю лестничную площадку, на закрытую дверь.
– Спасибо, Сеси, – шепнул он.
Прислушался. И произнес:
– Хорошо-хорошо, Сеси. Прощаю. Я тебя узнал.
Расслабившись, он дал своим губам свободу, слова вылетали в естественном ритме, голос звучал чисто и мелодично.
В суете и шорохе стали прощаться. Мать с отцом, братья и сестры торжественно-счастливым строем встали у двери, чтобы крепко пожать руку каждому отбывающему и коснуться поцелуем щеки. Небо за открытой дверью окрашивалось голубизной, на востоке разливалось сияние. В дом проник холодный ветер.
Тимоти снова пришлось напрячь слух. Выслушав, он кивнул:
– Да, Сеси. Хочу. Спасибо.
И Сеси помогла ему вселиться в тела родственников, одного за другим. Для начала – в тело дяди Фрая, который, склоняясь у дверей, прижимал губы к бледным пальцам матери; глаза Тимоти глянули на мать с измятого дядиного лица. Он шагнул на улицу, ветер подхватил его и понес в водовороте листьев над домом, над утренними холмами. Внизу промелькнул и скрылся город.
Бац – и вот он в ком-то другом. В кузене Уильяме, который тоже стоял в дверях и раскланивался.
С кузеном Уильямом, стремительный, как облачко дыма, он поскакал вниз по грунтовой дороге: красные глаза горят, на меховой шкуре отблески рассвета, размеренные движения мягких лап, свободное шумное дыхание. Вот новый холм, вот новая низина, а вот он растворяется в воздухе…
…только чтобы забраться в прохладное просторное нутро дяди Эйнара, взглянуть на мир его снисходительным, любопытным взглядом. Дядя как раз тянул руки к невзрачному, бледному тельцу Тимоти. Поднять самого себя руками дяди Эйнара!
– Будь хорошим мальчиком, Тимоти. Ну, еще повидаемся.
На звонких перепончатых крыльях, быстрей листа в потоке, проворней волка на проселочной дороге, с такой скоростью, что местность внизу расплылась и последние звезды закрутились, как галька во рту у дяди Эйнара, – так летел Тимоти, недолгий спутник дяди в его поразительном путешествии.
И вернулся в свое тело.
Выкрики и смех постепенно стихли. Заметно рассвело. Все обнимались, плакали, жаловались на то, что в этом мире им все труднее становится существовать. Бывали времена, когда они встречались каждый год, а теперь десять лет проходит и все не сговориться.
– Помни, встречаемся в Салеме в тысяча девятьсот семидесятом! – крикнул кто-то.
Салем. Тимоти вертел это слово в своем оцепеневшем мозгу. Салем – 1970. Там будут дядя Фрай, и бабушка, и дедушка, и многаждыпрабабушка в иссохших погребальных одеждах. И мать, и отец, и Эллен, и Лора, и Сеси, и Леонард, и Бион, и Сэм, и все остальные. А он-то сам будет? Доживет ли? Как можно быть уверенным, что доживет?
Последний опустошительный порыв ветра, и все разбежались по сторонам: шарфы, пугливые млекопитающие, сухие листья, резвые волки, собачий вой, пчелиное гуденье, полуночи, мысли, безумства.
Мать затворила дверь. Лора взялась за метлу.
– Нет, – сказала мать. – Уборка подождет до завтра. Первым делом нужно выспаться.