– Пожар!!! – вопила баба.
– Да не слепые, – проворчал Обени, вновь припуская вслед за ящером. Минуту назад они вышли на околицу какой-то крупной деревни и тут же заметили, как с другого конца поднимается столб дыма, полный ярких искр.
– Склад горит! Где чародей?! Воды! Песком его! – слышались крики.
– Что за склад? – попытался выяснить Обени на бегу, хватая одного из мужиков.
– Вата, господин, холсты, ссс-самогон, мммм-масло горькое…
– Уже рвануло?
– Нет, кажись!
– Рагнар, стой, дурак, стой!!! – заорал Обени. – Там горькое масло!
Но ящер словно и не слышал его. Он подбежал к крестьянину с расшитым поясом деревенского старосты.
– Помощь не нужна? Всех вывели?
Староста не успел рта раскрыть, как в ноги Рагнару упала какая-то старушка.
– Миленький, муж мой там, муж с внучкой! Наверху где-то!
– Рагнар, не надо!!! – Обени попытался схватить ящера, но тот уже рванул в самую гущу огня. Лесничий заслонился рукой от жара – глаза словно выкипали. Борода задымилась. Пожар, охвативший длинный трёхэтажный дом, всё усиливался. Люди оставили попытки потушить его, и теперь боязливо отбегали прочь, бормоча молитвы.
– Пропал чародей, сволочь! – заорал кто-то в самое ухо. – Гадина, сам и поджёг!
Обени обречённо взирал на огненные комки, вспухающие чёрным дымом. Вот-вот должно было рвануть горькое масло – вещество, которое использовали для светильников. Из прохода, высадив дверь, вылетел ящер, таща на себе здоровенного мужика. Добежав до безопасного места, он передал его на руки нескольким крестьянам.
– Родован! Родован! – запричитала старушка, кидаясь к мужу. Тот разлепил обожжённые губы и прохрипел:
– Ли… Ликанта… там…
– Да сними ты свой мешок! – твёрдолобое упрямство ящера сводило Обени с ума. Рагнар, не отвечая ни слова, вновь нырнул в пламя. Его мешок с драгоценными кристаллами дымился, как головешка.
Обени ждал, бормоча наспех придуманные молитвы. На середине одной из них склад взорвался. Горящие щепки, словно дротики, полетели во все стороны, раня людей и животных. Взрывная волна сорвала ветхие крыши с ближних домов. Склад превратился в чадящий вулкан.
– Внученка-а-а! – завыла старуха, царапая щёки. Несколько венцов над входом обрушились, запечатав проём. «Всё, – подумал Обени обречённо, – может, огонь ему и нипочём, но взрыв точно разорвал его на клочки».
Горящие брёвна треснули. Следующий удар переломил их пополам. Расталкивая угли плечами, на свет выбрался Рагнар. Он что-то тащил, прижимая к себе. Когда он доковылял до Обени, тот рассмотрел, что к груди ящера прижато чёрное обуглившееся корыто. Под корытом обнаружилась девочка лет шести, чумазая, зарёванная, но определённо живая и целая. Бабка бросилась к внучке. Рагнар со стоном повалился на утоптанную землю. Его чешуя в нескольких местах проплавилась, и наружу багровыми комками выпирало живое мясо.
– Я… нормально, – свистяще прошептал Рагнар, падая на землю.
– Благодарствую, господин, – сказал подошедший староста, обращаясь почему-то к Обени. – Вы не гневайтесь, нашей вину тут нет. Чародей – оборотень или шпион, видать. Где нам магию учуять такую?! А Родован, трактирщик местный – товары принимал. И внучка с ним увязалась.
Трактирщик постепенно приходил в себя. Кто-то из крестьян намазал его обожжённое лицо мазью и принёс целебного отвара. Сжимая в одной ручище флягу с питьём, второй он слабо махал Обени. Когда лесник подошёл, с губ старика сорвались неразборчивые проклятия.
– Иррово отродье этот маг! Клянусь, собственными кишками его задушу, как найдём! Все товары, что получил! Всё погибло! Масло! Эль! Бутылка к бутылке! Куда этот староста, придурок кособрюхий, смотрел?! Господин лесничий! Век вас не забуду за мою Ликанту! Боги вас послали!
– Ты вот что! Тебя Рагнар вытащил! И внучку твою. Или ослеп?
– Конечно, он, – старик-трактирщик чуть улыбнулся. – Досталось ему. Сейчас не до благодарностей. Оклемается у меня в трактире – так я отблагодарю, как положено, не сомневайтесь.
Когда мир сгнил?
Вопроса бесполезнее трудно задать. Для чего мне так важно найти точку отсчёта? Разве могу я повернуть время? Или опыт пригодится мне в будущем? Это странный болезненный интерес к своей горькой судьбе. Это плавание в океане смердящих водорослей, готовых обвиться вокруг моего горла и задушить.
Это обвинительный акт, который я зачитываю попеременно то одной тени, затаившейся в глубинах памяти, то другой, то богам, то шумящим деревьям. Это часть сделки. Их часть. А я словно напоминаю, и в этом будто бы черпаю уверенность, что меня не обманут. Не размажут по бренной земле, когда я стану ненужен или неинтересен. Это моё «всё будет хорошо».