Я убил их прежде, чем их руки дотянулись до мечей – погрузил свои мечи в них. До самых гард. Прошил одним ударом, до стенок, обшитых деревом. И так и бросил, пришпиленных, как жуков. Взамен забрал их мечи, неплохие, чего уж там. Ударом ноги распахнул дверь и вышел в хорошо освещённый коридор. Здесь было довольно тепло. Обычный человек ощутил бы покалывание в оттаивающей коже. Но меня такое не трогало. Однако, мой слух не улавливал дыхания – командир, похоже, «сделал ноги». Я убедился в этом, осмотрев его покои, парадный зал и библиотеку. Больше тут прятаться было негде.
Однако, засранец. Мне было бы приятно насадить его на кол во дворе. Хоть он и был единственным, кто спустился ко мне в камеру, чтобы поприветствовать, как человека. Для всех прочих одно слово лорда-канцлера превратило героя королевства, отдавшего за них больше, чем жизнь, в бандита, висельника и предателя. Одно слово лишило их жалости и человечности. А была ли она? Впрочем, замена командиру найдётся. Я спустился к дверям, открыл их и окунулся в буран. Напротив, через освещённый прямоугольник распахнутой двери изливался факельный свет. Череда факелов опоясывала по периметру двор, да на четырёх вышках горело по несколько связок. Вот мне туда. Любые стрелы были тут бесполезны, и я двинулся по двору, словно великан-недомерок, облепленный с ног до головы мокрым снегом, застывающим на мне розоватой коркой.
Лестница. Зачем утруждать себя и ползать по балкам и перекрытиям вышки, когда есть такой приятный путь? Я быстро взбежал наверх, прижался к мёрзлой бревнине и прислушался. Я даже ощутил тепло тел. Двое. Справа и слева от меня. Забились в углы и ждут. Я прицелился и всадил клинок между венцов на уровне головы сидящего человека. Вытащил, потрогал. Чуть тепловатый, липкий. С остальными оказалось не сложнее.
Я спустился с четвёртой вышки. В небе набросали столетний запас снега, а ветер пытался разгрести его, ссыпая на мою голову. Пора в дорогу. По перевалу, вниз, всё вниз и вниз. Мимо чёрных источенных скал. Мимо заброшенных стойбищ. Через пустынные земли. Мимо маленьких горных деревушек. В предгорья, туда, где меня не ждут. Надо собрать запас хлеба. Вода тут повсюду. Пары банок долгогорелки хватит. Сгодится и лук. И кое-что из тёплого офицерского шмотья. Сбить цепи в кузне и бросить на кучу отрубленных голов посреди двора – добрый знак.
Я распахнул тяжёлые ворота в ночь. Сразу за ними начинался крутой спуск, и ветер, сколь он не выл, не смог накидать снега вровень с нижним краем ворот. На площадке под навесом, где обычно передерживали тюремные кибитки, в свете множества факелов меня кто-то ждал. А, пожелания доброго пути – куда ж без этого?!
– А я думал, ты удрал, капитан, – каркнул я. Горло саднило – кмхеры бы побрали этих жмотов, ни одной бутыли стоящего спиртного!
– И куда ты пойдёшь, несчастный?! – закричал этот храбрец. Ах, вот оно что – речь о смысле жизни. Ну, послушаем.
– Пойду навещу папочку и братишку, – я скинул мешок с припасами в стойло под навес, чтоб не сильно намокли. Туда же полетел плащ.
– Тебе не убежать от самого себя! Остановись! Ведь ты же был нашим героем!
– Капитан, я убил сто пять человек в этой тюрьме. Ты думаешь мстить или болтать?
Я начал плавно раскручивать клинки, разрубая снежинки.
– Я чувствовал, что кончится худо, когда нам привезли тебя. То, что от тебя осталось, – не сдавался капитан.
– Чего не сбежал? – осведомился я.
– Честь, – коротко сплюнул тот.
– А теперь ты пробуешь покопаться в моей голове словами, потому что не в силах мечом? – я рассмеялся и атаковал. Капитан ловко уклонился. Его замечательные мечи могли просто перерубить мои, а магическая кольчуга защищала, вдобавок, и от холода. Наверно, и от жары – я точно не знал.
– Человек ли ты ещё? – воззвал ко мне этот неугомонный.
– Да больше, чем ты думаешь, – я засмеялся вновь.
– Вспомни Рашель! Она ненавидела месть!
Ну вот, дошли и до тебя, моя Рашель. Капитан не рисковал проводить контрответы, лишь парируя и изматывая меня. Нашёл, кого изматывать! Я атаковал книзу, в голень, слева. Он парировал, содрогнувшись от силы удара. Правой я провёл реверс, и в блоке свёл его мечи в косой нахлёст. Надавив, я мгновенно освободил левую руку и всадил ему по открытой кисти. Доспех зазвенел. Меч тоже.
– Я лишь играю с тобой, чтоб согреться перед дорогой, – крикнул я, врубаясь в его защиту.
– Прости себя самого. Прости смерть Рашель. Ты не ведал, что творил! И твой отец не ведал!
– Да, всё прояснилось лишь потом.