- Нет, сэр, все ближайшие населённые пункты находятся на расстоянии не менее пяти миль. Туда передатчик не ловит. И дойти никуда вы не успеете. Ночью в лесу можно заблудиться и наткнуться - не приведи Господь - на диких животных.
- Да, я знаю, - Джон притворился заинтересованным.
- Вы можете переночевать у меня в келье, - предложила монахиня, - моя келья маленькая, но уютная, в ней вы найдёте приют для тела и души на эту ночь. А утром отправитесь в путь.
- О не знаю, - Ходдер наигранно замялся, не скрывая, однако, бурной радости, - не стесню ли я вас?
- Все мы дети Божии, и должны предоставлять кров страждущему, хлеб и воду жаждущему, - размеренно произнесла монахиня, - только тогда Господь примет наши грешные души к себе на покаяние в Царство Божие.
Ходдер совершенно пропустил мимо ушей высокопарное изречение о страждущее-жаждущих, а последнюю фразу и вовсе проигнорировал. Его не занимала эта религиозная болтовня.
- Но предупреждаю вас, - вернул его к действительности всё тот же спокойный и даже безэмоциональный голос женщины. - спать вам придётся на лавке: ложе у меня лишь одно, да и комната маловата.
- Ничего, матушка, - заверил Джон, - сейчас от счастья меня отделяют лишь четыре стены и пол. Больше мне ничего и не нужно.
Монахиня как-то странно взглянула на него и кивнула: «Следуйте за мной».
Они прошли через неожиданно разрежившиеся деревья, примерно метров триста-четыреста, Ходдер не запомнил, и снова вышли на неизвестно откуда взявшуюся поляну, на которой глазам Ходдера открылось невероятное и смешное зрелище. Прямо посередине, точно отмеренной циркулем, находилась избушка, серая и покосившаяся, грязная и неопрятная. Как-то некстати вспомнилась прочитанная в далёком детстве русская сказка про бабу-Ягу, живущую, наверно, в такой же хибаре. «Да, явно, не номер-люкс», - подумал разочарованный Ходдер. На фасаде «дремучего дворца» была странным образом прикреплена конструкция, сбитая из четырёх досок и поперечных листов фанеры. В ней Ходдер не без труда узнал дверь.
Общий вид пейзажа наводил какую-то сосущую сердце тоску; какую-то обречённость и покорность злодейке-судьбе, таила в себе келья одинокой монахини. Ходдер обернулся к своей попутчице:
- Матушка, неужели вы не боитесь жить в такой дремучей глуши? Да ваш картонный домик может снести дыханием сказочный волк!
- Выбирайте выражения, сэр, - с достоинством ответствовала монахиня, - ибо моё жилище не домик, а моя крепость, коя дана мне Господом Богом. Вы не смеете осквернять моё пристанище нечестивыми прозвищами!
На её бледных щеках взыграл неяркий румянец гнева. Глаза потемнели и сузились. «Чёрт с ней, - подумал Ходдер, - кто знает, что за психи ходят по этому сраному лесу. Да и вдруг она какая-нибудь ненормальная».
- Прошу прощения, матушка, - сказал он, выставив вперёд руки в примирительном жесте, - я просто удивляюсь, как вы можете жить в этом опасном лесу совсем одна? Неужели вы не боитесь?
- Нет, - отрезала монахиня, - у меня есть страшное оружие против этих неровностей мира. Это Божье Слово. Оно помогает мне и в радости, и в горе. Ходдер пожал плечами, как бы говоря:» да кто вас, фанатиков, разберёт». Он был далёк от религиозных убеждений и всегда относился к религии с плохо скрываемым презрением.
Дверь отворилась с мерзким потусторонним скрипом , от которого даже видавшего виды Джона мороз продрал по коже. Комната была похожа на одиночную камеру, где он отбывал срок, с разницей только, что в камере было всё-таки светлее и теплее. Слева стоял грубо сколоченный стол, около него и в углу сиротливо примостились два жиденьких стульчика, сделанных, очевидно, безруким учителем пения. На дальней стене висела икона Спасителя с чёрным фоном и красными буквами, окаймляющими чело Христа. Глаза, казалось, пялились на Ходдера с усмешкой, а чуть приоткрытые губы говорили: «Вот ты и попался, голубчик».
Ходдер покрутил головой и отгнал от себя тяжёлые мысли. Его глаза зафиксировали не увиденную им ранее деревянную кровать и скамью, изготовленную, похоже, тем же бездушным столяром-извращенцем.
Монахиня в это время исчезла за колышущейся старомодной ширмой, изображавшей картину адских мук, откуда послышалось гремение кастрюль и что-то еще дребезжащее как старый разбитый будильник.
- Матушка, - произнёс Ходдер, - мне очень неловко, но я так не узнал вашего имени. Кого же мне благодарить за постой?
- Моё имя сестра Зоя, - ответила монахиня из-за ширмы.
- Зоя...Зоя..., - мечтательно пробормотал Ходдер, - это значит «жизнь».