Тёмный мёд
Город вонял, и это ощущалось даже здесь, на крыше жилого дома, в тридцати метрах от его разлагающихся внутренностей. Город гнил изнутри, и гниль эта выплескивалась на улицы, словно гной из лопнувшего нарыва выплескивается внутрь организма, отравляя и убивая сущность, что его породила. Дождь вымывал эту смердящую гниль из артерий города каждую ночь, и каждое утро она возрождалась, сжирая раковой опухолью последние признаки жизни железобетонного трупа. Этот город был смертельно болен, настолько смертельно, что даже доктор сказал бы - проще умереть, чем выжить. У этого города была чума, съевшая изнутри разум всех обитателей и сделавшая их безумными, но психиатр уже поставил диагноз и теперь готовит смертельную инъекцию. Хирург отказался от ампутации, и метастазы могут делать свое дело.
Этому городу нужен был герой, но жили в нем уроды и шлюхи, которые в качестве помощи могли предложить только отсосать.
И яд настолько глубоко проник этот больной организм, что уже стал частью его, и без него теперь невозможна сама жизнь. Вакцина бессильна тогда, когда пациент уже умирает, лечить заразу нужно при первых симптомах, а сейчас...
Ветер трепал его плащ, и тот хлопал полами за спиной, словно черными крыльями машет ворон перед тем, как выклевать глаза своей жертве. Галстук, словно пытаясь удушить его, трепыхался на ветру и затягивал петлю все туже, перекрывая воздух и сдавливая горло. Потоки воды стекали по полам шляпы, приносимые яростными порывами ветра, бились в глаза, будто пытаясь выцарапать их , вырвать из черепа и сделать навсегда слепым того, кто еще в силах увидеть.
Ты всегда хотел этого, думал Винни, ты хотел сожрать этот город, а вместо этого он жрет тебя. Ты думал, что вспорешь ему живот и не запачкаешься в дерьме, но так бывает только в чертовых черно-белых фильмах, где размалеванные толстожопые суки лижутся с набриолиненными брюнетами. Там все покрыто лаком, отполировано и блестит показным слащавым сиянием, там суки всегда медленно танцуют, потом медленно сбрасывают шелковые платья, медленно имеют брюнетов и медленно уходят во тьму, а здесь... здесь тьма имеет тебя. Быстро и яростно, и прямо сейчас. И единственная сука, которая тебя ждет, сто тысяч лет не красилась, она прячется за твоей спиной и подмигивает пустой глазницей. Твоя вечная любовница, твоя верная жена, твой последний ангел. Улыбается беззубым ртом, кутается в белый балахон и машет косой.
- Косой! - крикнул Винни.
Силуэт, висящий на краю крыши, дернулся и еще сильнее вжался во тьму. Винни казалось, что он отчетливо видит скрюченные от боли и холода, белые, покрытые сморщившейся от воды кожей, пальцы, вцепившиеся в склизкий проржавевший поручень на краю здания. Словно видит этот растянувшийся в предсмертной гримасе рот и неестественно большие уши, торчащие из-под съехавшей набекрень шляпы.
- Не двигайся, и я помогу тебе, - громко, чтобы его было хорошо слышно, сказал Винни. - Твоя дерьмовая жизнь никому не нужна, однако не стоит так глупо расставаться с ней, парень. Твое чертово прошлое тянет тебя на дно, а я - твой спасательный жилет. Твой чертов ангел хранитель, который стоит тут, в этом воняющем городе, на этой гниющей крыше, в мокрых насквозь ботинках - только для того, чтобы спасти твою дерьмовую жизнь.
Висящий заскулил, или Винни так показалось. Они все скулят, когда под ногами пропасть, и этот - не исключение. Мерзкий сукин сын, болтающий ногами над бездной с железобетонными стенами.
- Ты опоздал, Винни, - донеслось до него из тьмы, - и ты не понимаешь. Когда в жизни все сладко, ты расслабляешься и живешь так, словно это будет всегда. Словно все вымазано медом, понимаешь? И ты жрешь его, впихиваешь в себя через силу, и пухнешь, Винни. А потом приходит час расплаты, и ты не помещаешься в дверь, в которую только что входил. Ты сожрал слишком много меда, Винни, и это - твоя проблема. Я тоже жрал когда-то, но я устал выламывать двери, и это - мой выбор. Вся жизнь была только моим выбором, так почему бы и смерти не быть им. Мы сейчас на этой крыше, вдвоем, только ты и я, и чертов дождь, и знаешь что? Я уже все решил, мне хватит меда, а вот ты, Винни... ты не сможешь прекратить жрать.
- Ты врешь, - глухо ответил Винни. - Я завязал с этим, давно, двадцать, тридцать, много лет назад.
- Нееет, - голос из тьмы дрожал, - с этим нельзя завязать, это с тобой навсегда. Иногда мне кажется, что даже после смерти придет кто-то и спросит, сколько меда ты съел. По куда в сладости твои руки, Винни. И на этот вопрос придется давать правдивые ответы. Тебе. Мне. Всем. Каждому. Мы прячемся, скрываемся, думаем, что уже стали незаметными, что нам все простили, но однажды с нас спросят. За все придется отвечать, и вот - мой ответ. Прощай, Винни.