С главной башни они спустились на стены. Прошлись по боевым площадкам верхних ярусов. Осмотрели вблизи серебрёные шипы, торчащие из каменной кладки. Стальные колючки с насечкой белого металла, прикрывавшие бойницы и заборала, казались препятствием непреодолимым. Увы, так только казалось.
— Натиск нахтцереров они не остановят, но всё же на время сдержат нечисть, — на ходу объяснял тевтон. — Если бы не эти шипы, возможно, тёмные твари уже захватили бы замок.
Кое-где над крепостными зубцами поднимались подвижные балки с деревянными клювами. Сооружения эти, напоминавшие гигантские виселицы и коромысла, позволяли, не повреждая защитных шипов, перекидывать за стену — прямо на головы штурмующих — массивные брёвна.
Брёвна уложены тут же — осиновые стволы, усеянные сучьями, гвоздями, крюками, прямыми и изогнутыми лезвиями. Топорщившиеся во все стороны острия опять-таки поблёскивали серебром. Можно себе представить, сколько тварей раздавит, изорвёт и исцарапает такая лесина, сброшенная вниз!
В проходах и галереях стояли, прислонённые к каменным зубцам, лёгкие переносные рогатки из сбитых и связанных воедино кольев — тоже, разумеется, струганных из осины.
— А это здесь зачем? — поинтересовался Всеволод.
— На том случай, если твари прорвутся, — ответил Томас. — Такими загородками можно быстро перекрыть захваченный участок стены, выиграть немного времени, перегруппировать силы, потом ударить снова и отбить укрепления.
Всеволод только покачал головой. Вновь отбить захваченные упырями стены будет непросто. Но, похоже, тевтоны старались предусмотреть всё. И, кто знает, быть может, лишь благодаря этой предусмотрительности Закатная Сторожа и выстояла до сих пор.
Шли дальше…
В специальных нишах у бойниц лежали целые охапки арбалетных стрел с серебряной насечкой. Наконечники у всех — широкие, плоские, топорщатся бритвено-заточенными краями. Такие острия рассчитаны не на пробитие брони, а исключительно на взрезание плоти. На некоторых наконечниках — глубокие зазубрины. Ох, не просто будет выдрать такую стрелу из раны. Да ещё добрая треть толстых коротких древков — струганы из осиновых веток. Для пущей, надо полагать, эффективности в бою против нечисти. Имелись, впрочем, и стрелы попроще — без серебра, без осины — зажигательные, с обычными железными наконечниками, обмотанными просмолённой, промасленной и ещё невесть чем пропитанной паклей.
Почти на каждом пролёте внешних крепостных стен чернели закопчённые котлы с густым вонючим варевом. Возле котлов — широкие наклонные желоба — разветвляющиеся, уходящие под заборало, и прикрытые снаружи решётками. По таким удобно поливать штурмующих варом. Или кипящим маслом. Или бурлящей смолью. Или расплавленным свинцом.
Однако ничего этого в котлах не было. Была тёмная жижа, по виду напоминавшая упыринную кровь и пахнувшая ненамного лучше. И что ещё более странно: ни под одним из чанов Всеволод не увидел ни дров, ни угольев. Похоже, котлы вовсе не разогревались кострами. Но какой тогда от них прок?
— Греческий огонь, — кивнул на котлы Томас. — Горючая смесь, которую не нужно греть и кипятить, как воду или смолу. Достаточно опустить в котёл горящий факел, и всё его содержимое воспламенится. Причём гореть будет сильно и долго. Когда мы льём этот жидкий огонь вниз, под стенами начинается ад. А очищающее пламя столь же губительно для тварей, порождённых тьмой, как и серебро.
Что ж, теперь понятно, откуда взялись жирные копотные потёки на стенах…
Показал им кастелян и многочисленные пороки, установленные на открытых башенных площадках. Большие, массивные, опутанные канатами и перевитые крепкими воловьими жилами… Одни походили на арбалеты сказочных великанов. Другие — на толстые руки, оплетённые тугими венами и поднятые к небесам. Третьи — на перетянутые верёвками деревянные ящики. Четвёртые — на гигантские пращи. Причём, добрая половина метательных машин располагалась на движущихся платформах, позволявших при помощи рычагов и воротов быстро разворачивать пороки.
— Баллиста… катапульта… мангонель… спрингалд… петрария[1]… — кивал на хитроумные сооружения кастелян.
Возле каждого башенного самострела высились аккуратные поленицы больших — с добрую рогатину — стрел и горки грубо отёсанных округлых каменных глыб. И те, и другие были обмотаны паклей и обмазаны зловонной жижей из котлов. Имелись, впрочем, и иные снаряды. Толстостенные пузатые горшки и пустотелые металлические ядра с торчащими из узких горлышек промасленными фитилями.
— Это всё — для дальнего огненного боя, — объяснил тевтон. — А там вон — запасы для ближнего…
Эти что ли? Всеволод подошёл, присмотрелся. М-да, запасы… Небольшие глиняные шары, ощетинившиеся иглами из посеребрённой стали. И шары железные, чуть приплюснутые, чем-то похожие на лампадки, покрытые тончайшими накладками из белого металла. И деревянные, но в железных обручах, трубки, набитые тёмным порошком вперемешку с мелко рубленой серебряной проволокой и опилками. Между серебрённых шипов глиняных шаров, из округлых металлических боков сплюснутых «лампад» и над косыми срезами трубок тоже торчали фитили. Диковинный арсенал был невелик, однако обращались с ним тевтоны с превеликой осторожностью.
Всеволод осторожно заглянул в одну из трубок.
— Что здесь за порошок, брат Томас?
— Особое огненное зелье, — охотно удовлетворил его любопытство однорукий рыцарь. — Перетёртые и смешанные друг с другом в определённых пропорциях уголь, селитра и сера. Секрет этой смеси мы узнали от сарацинских мудрецов.
— Она жжёт, как греческий огонь? — спросил Всеволод.
— Не только жжёт — разрывает в клочья любого, кто окажется рядом. И разбрасывает к тому же множество осколков.
— Громовые горшки и трубки, — неожиданно вмешался в разговор Сагаадай. Юзбаши одобрительно прицокнул языком. — Страшное оружие… Его используют ханьцы, огородившие свои земли большой стеной.
Всеволод недоумённо покосился на степняка, однако выспрашивать подробности не стал. Кочевники-татары побывали во многих странах, многое повидали и брали штурмом разные стены — и большие и малые. И если уж Сагаадай называет «громовые горшки и трубки» страшным оружием, значит, так оно и есть.
— А это что, Томас? — Золтана заинтересовал глиняный кувшинчик, одиноко стоявший в небольшом углублении между бойниц. Кувшин был закрыт, но шекелис уже успел снять крышку и заглянуть внутрь. Недоумённо поболтал содержимое, разочаровано протянул:
— Вода?
Всеволод не удержался — тоже глянул через плечо угра. И правда… Обычная водица. Самая, что ни на есть. Прозрачная. Невзрачная. Ни запаха, ни цвета…
— Будет лучше, если ты закроешь сосуд и поставишь его на место, — вежливо, но со скрытым раздражением произнёс Томас. — И я бы никому не рекомендовал пить эту «воду».
— А что так? — с вызовом усмехнулся Золтан. — Тоже страшное оружие? Яд?
Всеволод поспешил встать между горячим шекелисом и рассерженным тевтоном. Спросил сам — примирительно и заинтересованно:
— Брат Томас, в самом деле, что это?
— Жидкий lapis internalis, — недовольно ответил кастелян. — Раствор адского камня.[2]
— Адский камень? — нахмурился Всеволод. — Звучит зловеще.
— Всего лишь звучит. Это только слова. Алхимический язык. На самом деле, lapis — вещество, получаемое путём смешения лунного металла[3] с едкой водкой[4]. Lapis легко растворяется в воде, а вода, несущая в себе силу серебра, — наивернейшее средство против нахтцереров. Только людям тоже следует быть с ней осторожными. Адский камень оставляет на коже чёрные пятна — отсюда, собственно, и происходит столь пугающее название. Если же серебряный раствор попадёт в глаза, он разъест их и ослепит человека…
— А если раствор попадёт на упыря? — спросил Всеволод. Это его занимало больше. — Что тогда?
Кастелян хищно осклабился.
— Одна капля прожигает нахтцерера насквозь. Жаль, у нас мало серебряной воды: её непросто добывать. А то бы… — Томас мечтательно закатил глаза. — Эх, заполнить бы ею ров — и по ночам было бы куда как проще.