— Я, несколько раненых и немощных братьев, небольшая часть стрелков и кнехтов остались здесь, чтобы отдать последний долг павшим, приглядеть за замком и подготовить крепость к новому штурму, — продолжал калечный германец. — Но не будем об этом. Сейчас у нас милостью Божьей великая радость. Ты, брат Конрад, всё-таки привёл союзников Святого братства!
Закончив свою речь, Томас, наконец, повернулся к Всеволоду и Сагаадаю. Кастелян безошибочно распознал предводителей союзных дружин и приветствовал обоих сдержанным поклоном.
— Прошу простить за то, что заставил вас и ваших воинов ждать у ворот. В этом не было ни злого умысла, ни желания обидеть или оскорбить. Времена нынче неспокойные. А когда ночи опасны, то разумный человек и днём стережётся. Здешние разбойники — чёрные хайдуки, могут пожаловать к крепости и при солнечном свете. Да и одиночка-вервольф в человеческом обличье, того и гляди, проберётся незамеченным. Кто ж их знает — все ли они сбежали от кровопийц, или кружат ещё где-нибудь поблизости. Бережённого, как известно, Господь бережёт, а воинов мне мастер Бернгард оставил немного. Вот мы и опускаем решётки, даже когда за стеной ведутся работы. Потерять нескольких работников всё же не так страшно, как потерять весь замок…
Всеволод поморщился. Такая логика ему была не по душе. Хотя с другой стороны… В чём-то, наверное, однорукий рыцарь прав.
Томас, видимо, заметил неодобрение, промелькнувшее на лице гостя, но понял его по-своему. Поспешил заверить:
— Разумеется, нерадивый страж, не сообщивший мне о вашем появлении сразу, будет наказан со всей надлежащей строгостью.
Кастелян кивком указал в сторону, где, понурившись, стоял кнехт — маленький, худенький, невзрачный человечек с изуродованным лицом. На правой щеке кнехта выделялась рваная, не до конца ещё зажившая рана. Ни меч, ни копьё такую не оставят, а вот упыриный коготь — запросто.
— Не стоит, — поспешил заступиться за провинившегося стража Всеволод. — Мы не в обиде. Думаю, имелась уважительная причина, по которой этот воин не осмелились вас потревожить. Я слышал колокольный звон.
Тяжкий вздох.
— Ну, вообще-то… — кивнул Томас. — Знаете, вы прибыли в тот момент, когда мы прощались с братьями, погибшими в бою.
В воздухе повисла неловкая пауза. Упрёк — не упрёк. Извинение — не извинение.
— Не карайте своего стража, — ещё раз попросил Всеволод. — Пусть дальше несёт службу.
Кастелян пожал плечами:
— Как вам будет угодно. Вы — гость, причём, долгожданный гость. Вам решать.
Едва заметным движением руки Томас отпустил кнехта. Тот низко поклонился — и не понять, то ли кастеляну, то ли Всеволоду предназначался его поклон — после чего быстро и бесшумно удалился.
Томас сокрушённо покачал головой. Всё-таки радоваться великой радостию — той самой, которая милостию Божьей — у однорукого рыцаря нынче не получалось.
— Прошлой ночью снова был штурм, — тихо проговорил кастелян. — Пало три рыцаря. Брат Фридрих, брат Вильгельм, брат Яков…
— Брат Фридрих, брат Вильгельм, брат Яков, — эхом отозвался Конрад. — Я хорошо знал их. Все трое — доблестные воины и благочестивые христиане.
— Ещё погибло девять человек, — добавил Томас. — Верные оруженосцы, славные стрелки, бесстрашные кнехты…
— Девять… — также негромко повторил Конрад. Нахмурился. — Три и девять. Двенадцать. Слишком много.
— Проклятые нахтцереры едва не влезли на западную стену. Пришлось поджигать ров.
Некоторое время вновь царила тишина. Затем Томас вздохнул:
— Отбивать атаки всё труднее. Нечисти становится больше, а людей остаётся меньше. Те же, кто ещё жив, валятся с ног от ран и усталости. Ночью — битвы. Днём — вылазки, похороны погибших и изматывающая работа. Не спим, случается, целыми сутками.
— Теперь будет легче, брат Томас, — Конрад кивнул назад, на запылённых молчаливых всадников. — Подмога пришла.
— Да, конечно, подмога… — однорукий рыцарь поднял глаза. — Легче… будет легче…
В глазах тевтонского кастеляна стояла беспросветная тоска. Его криво изогнутые губы уже мало походили на радушную улыбку. На гримасу отчаяния — больше. Похоже, брату Томасу, не очень верилось, что подмога из сотни с небольшим всадников способна что-либо изменить.
Глава 6
Рассёдланных лошадей поставили в пустующие конюшни, доверив заботам орденских конюхов. Русская дружина, татары и десяток угров с Золтаном во главе расположились в гарнизонных казармах под внешними стенами. Прежде, судя по всему, здесь было полно ратного люда. Теперь стало просторно и пусто, так что места хватило всем.
Всеволоду и Сагаадаю отвели покои в донжоне. Наверное, это было весьма почётно: внутренние помещения огромной башни и примыкавших к ней пристроек с многочисленными коридорами, переходами и лестницами занимали лишь братья-рыцари из орденской верхушки. Но почётом дело и ограничилось. Гостевые покои оказались унылы, безрадостны и, по большому счёту, не отличались от монастырских келий. Ну, разве что попросторнее малость.
Всеволод с любопытством оглядел выделенную ему комнатушку.
Да уж… Голые каменные стены, узкие жёсткие полати с парой истёртых медвежьих шкур, грубо сколоченные стол, массивная лавка. У стены — неподъёмный сундук с плоской крышкой, который тоже, по всей видимости, использовали здесь как лавку (внутри — лишь пыль, грязь, старая ветошь, да паутина). Узкое окно-бойница, через которую видно часть внешней западной стены, склон замковой горы и вход в ущелье, ведущее к Мёртвому озеру. Низенькая — чтобы войти, приходилось здорово гнуть спину — дверь с медным кольцом и массивным засовом. Ещё — подставка для свечей, да на стене — крюк под лампадку. Всё. Обстановка ещё проще и незамысловатее, чем в дружинной избе родной Сторожи. Хорошо, хоть пол — не голый, каменный, а крытый досками. Но и доски эти — старые рассохшиеся, с глубокими трещинами.
— Уж не обессудьте за наш скромный быт, — словно оправдываясь, развёл руками Томас, лично занимавшийся размещением гостей, — У нас все братья живут так. Мастер Бернгард — тоже. Мирские радости чужды воинам креста.
Что ж, на особую роскошь в крепости рыцарей-монахов Всеволод и не рассчитывал, но после изобилия серебра на воротах и стенах, подобный аскетизм оказался всё же несколько неожиданным. Хотя с другой стороны… Серебро — оно ж там для дела, не для красы.
— Всё в порядке, брат Томас, — кивнул Всеволод.
Сам-то он и под открытым небом, закутавшись в конскую попону, переможется без труда, но вот…
Осторожно, стараясь не выдать сокровенное ни словом, ни взглядом, Всеволод попросил обустроить в комнате ещё одно ложе. На немой вопрос в глазах кастеляна, пояснил:
— Для моего оруженосца. Он будет жить со мной.
Вообще-то не «он» — «она». За отрока-оруженосца Всеволод выдавал Эржебетт. Только брату Томасу об этом знать пока не обязательно. Неприятные объяснения Всеволод решил отложить на потом. Раз уж магистра в замке всё равно нет. Появится — с ним и будет разговор на эту тему, а до тех пор. Не в общую же казарму селить девчонку, в самом деле?
Томас ни о чём не расспрашивал. Распорядился выполнить просьбу гостя и удалился, сославшись на неотложные дела. Три кнехта притащили набитый соломой тюфяк, и ещё одну пару медвежьих шкур. Всё это бросили в угол — на пол. Для оруженосца, видимо, большего и не полагалось.
Сделав дело, двое кнехтов ушли сразу. Один отчего-то замешкался на пороге и задержался. Тот самый — с рваной щекой. Провинившийся стражник, которого Всеволод спас от наказания.
— Вы это… господин… — спасённый всё не уходил, неловко переминаясь с ноги на ногу. Пыхтел и краснел, будто совершил что-то недостойное, а теперь совестился.
От немца сильно несло чесноком. Надуманное средство против упырей, никчёмное совершенно, но многие на него всё же уповают, полагая, что хуже не будет.
— Ну… знаете… — бормотал кнехт.
— Что такое? — озадаченно спросил Всеволод. — Да говори же!
Кнехт огляделся по сторонам — как-то нехорошо, воровато даже. Потом — сказал, понизив голос:
— Спасибо, добрый господин, что заступились за меня перед братом кастеляном.