— А-а-а, это… Пустое, — рассеянно отмахнулся Всеволод.
— Да нет, не пустое вовсе, — не согласился тевтон. — Сказать, по чести, я ведь просто уснул на посту. Потому и не заметил вас сразу, и брата Томаса вовремя не предупредил. Если б разбираться стали — заставили бы клясться на Святом распятии и Библии. А тут уж не солжёшь. Вызнали бы, в общем, что к чему… — кнехт сбился, передёрнул плечами. — Знаете, за такое у нас спрос строгий…
Всеволод нахмурился. Вообще-то за такое и в его дружине по головке гладить не стали бы. Может, не стоило мешать Томасу? Пусть бы выпороли хорошенько нерадивого стража. Оно полезно. Впредь урок будет: не спи в дозоре сам и не подставляй других.
— За такое у нас казнить могут, а могут — и того хуже — выгнать за стены, на ночь глядя, — торопливо продолжал кнехт.
Ах, вот оно что! Не в порке, оказывается, дело. М-да, порядки в немецкой Стороже суровы. Впрочем, во время Набега, наверное, так и надо. Только так.
— А я ведь, почитай, двое суток не спал. Мы обычно днём по очереди отдыхаем, но сегодня — большая вылазка. Народу в замке осталось мало, работы — много. Вот и миновала меня та очередь. Ну, и сморило… Спал, покуда колокол в часовне не ударил. А как проснулся — вы уж под самыми воротами стоите. И хорошо, что вы. А если бы враг какой? Знаете, самому тошно. Злость на себя берёт! Знаю, что виновен, а брату кастеляну признаться страшно… Вот вам сказал и, вроде как, легче стало. Теперь — хотите губите, хотите — милуйте.
Переживал бедолага-кнехт. Искренне переживал и каялся. Поедом себя ел за слабость, недозволенную воину Сторожи. Но выслушивать его жалобы сейчас было недосуг.
— Ступай с миром, — сказал Всеволод. — Брату Томасу я тебя не выдам, но чтоб больше…
— Никогда! — обрадовано заверил кнехт. — Ни в коем случае! Веки вырву, а на посту не усну!
Незаживший шрам на лице делал его улыбку кривой, неприятной и пугающей. Словно не во весь рот улыбался тевтон, но ещё и во всю правую щёку — чуть не до уха.
— Ступай-ступай, — поторопил Всеволод.
Кнехт, однако, не уходил. Перестав вдруг улыбаться и посерьёзнев, немец тихо промолвил:
— Я ведь не только поблагодарить вас хочу, добрый господин. — Предупредить ещё…
Вот это уже было любопытно. Всеволод подошёл ближе.
— О чём?
Кнехт снова зыркнул по сторонам, убедился, что никто не подслушивает, и быстро-быстро зашептал — в самое ухо, обдав Всеволода густым чесночным запахом:
— Вообще-то у нас об этом говорить не принято… Но знаете, господин… вы бы того… дверь запирать на засов не забывайте… особенно если спать ложитесь… И оруженосцу своему тоже передайте…
Да, очень интересно это было!
— А в чём, собственно, дело? — спросил Всеволод.
— Так… — кнехт отвёл взгляд. — Всякое говорят… И разное бывает…
С этими словами тевтонский служка попытался выскользнуть за порог. Всеволод — не дал. Схватил странного советчика за рукав, быстро втянул обратно в комнату, запер дверь.
— Нет, погоди-погоди, мил человек. Раз уж начал, то, будь любезен, договаривай до конца. Рассказывай, давай, что тут у вас творится? От чего и от кого закрываться надобно?
— Да я и сам толком ничего не знаю, добрый господин, — оказавшись взаперти, нежданный доброхот стушевался, втянул голову в плечи, заозирался совсем уж затравлено. Видать, жалеет уже, что вообще полез со своими откровениями и предупреждениями. — И никто ничего не знает. Просто слухи ходят и…
— И?..
— Случается, люди в замке исчезают.
— Как это?
— То есть, не совсем исчезают. Потом-то их находят. Только…
— Ну?!
— Обескровленных совсем. Досуха высосанных. Будто нахтцерер какой постарался…
— Вот как? Тёмная тварь в крепости? — Всеволод внимательно смотрел на тевтона.
Тевтон же смотреть ему в глаза не хотел. Не похоже было, чтобы кнехт врал. Но… Что боялся — вот на это очень похоже.
— И часто у вас такое?
— Что? — непонимающе захлопал глазами немец. От страха бедняга стал совсем плохонько соображать. — Что — часто?
— Людей похищают и испивают?
— Нет-нет-нет, — зачастил кнехт. — Совсем нет. Вот в прошлом месяце одного нашли. И в позапрошлом — тоже. И у обоих — ни кровинки.
— А раньше? Было что-то подобное раньше?
— Ну, раньше-то, до Набега поселяне из комтурии поговаривали, будто в эрдейских землях нечисть объявилась и вокруг замка рыскает. Якобы из тех тварей, что ещё в давние языческие времена прошли через прорванную границу.
Глава 7
Дело становилось всё интереснее и интереснее.
— Поселяне, говоришь? — Всеволод в раздумье поскрёб затылок.
— Ага. У них тоже люди пропадали. Опять-таки по человечку в месяц. Но этих вовсе не находили, да и не искали, сказать по правде, особо. Исчезали-то и без того пропащие людишки. Никчёмные, о ком и не горевал никто сильно. Может, оттого селянам веры не было. Мало ли кто куда забрёл. Мало ли кто где сгинул. Но вот как округа опустела… В замке у нас, в общем, тогда началось.
— И как же этакое могло начаться в Стороже? — не мог взять в толк Всеволод.
— Ну… Слушок ходит, будто в начале Набега, ещё при первых штурмах какой-то нахтцерер через стену незамеченным проскользнул и с той поры таится в крепости. Его у нас так и называют: замковый нахтцерер, — заговорщицким тоном поведал кнехт. И — тут же виновато улыбнулся. — Ерунда, конечно. Трудно тёмной твари в замке утаиться. Да и жажда у ночного кровопийцы такая, что одним человеком в месяц он бы нипочём не обошёлся. Если уж прорвётся через стену, то хищничать будет каждую ночь, пока на сталь с серебром не напорется.
Да, действительно… Бред какой-то. Человек в месяц. Смешно! Никакой упырь не удовлетворится столь малой жертвой. У упыря — жажда… Жажда с большой буквицы. Упырю подавай свежую кровушку бочками. Еженощно подавай. И то мало будет…
— Но всё-таки, вы уж запирайтесь, добрый господин. На всякий случай.
Странное предупреждение. А ещё более странно, что ни Конрад, ни волох Бранко за всё время совместного путешествия ни разу о замковом кровопийце не обмолвились. Видимо, об ЭТОМ в тевтонской Стороже, и правда, говорить не принято.
— Кто-нибудь когда-нибудь встречал вашего замкового упыря? Видел его? — спросил Всеволод.
— Нет, господин. Я же говорю: слухи только… всего лишь слухи. Ну и… — собеседник запнулся, — и два трупа.
— Погоди, — прищурился Всеволод. — А ты сам-то видел эти обескровленные трупы? Своими глазами — видел?
Кнехт замялся, запунцовел:
— Я — нет. Но мне говорили… рассказывали… как будто видели… будто втайне их схоронили… будто…
— Значит всё же только слухи? Без трупов?
Кнехт поник, повесил голову.
— Ясно… — досадливо крякнул Всеволод.
Вот что делает с людьми страх и чрезмерное напряжение сил физических и духовных. Опасные слухи появляются там, где слишком много страха, где нервы — как натянутая тетива. И где есть хотя бы одна слабая душонка. Вроде этой вот. Или душа сильная, но истёршаяся, и со временем ставшая слабой. Всё-таки еженощные штурмы тёмных тварей способны, наверное, подтачивать и кремень-души. Если штурмы продолжаются без конца. И без надежды. Да, так всё и происходит. Набег порождает в ослабших человеческих душах страх. Страх рождает слухи, которые в свою очередь ещё сильнее размягчают крепость душ.
Опасная круговерть.
— Я просто хотел предупредить, добрый господин. Как лучше хотел…
Всеволод сдержанно поблагодарил кнехта. Кнехт поспешно выскользнул из комнаты.
Всеволод прикрыл за ушедшим дверь. Не из страха — из брезгливости. Пожалуй, всё-таки не следовало ему заступаться за этого…
А глаза уже осматривали дверь. А пальцы — ощупывали засов. А мысли…
«Хорошая дверь. Хороший засов. Плечом не высадишь. И даже если секирой… И упырю прогрызть такие толстые доски — не враз».
Тьфу ты! Всеволод оборвал течение мыслей, принимавших ненужное направление. Досадно стало на самого себя. Надо же! Заразился-таки россказнями перепуганного кнехта. Не было ведь ничего на самом деле! Потому Конрад с Бранко и не поведали в походе о замковом упыре. А если было, то…