Дэвид Геммел. Тёмный Принц
КНИГА ПЕРВАЯ, 352-й год до Н.Э.
ПОСВЯЩЕНИЕ
"Темный Принц" посвящается Энтони Читэму, стратегу, за его постоянную поддержку и воодушевление, а также всем моим друзьям в Random Century, прошлым и настоящим.
СЛОВА БЛАГОДАРНОСТИ
Благодарю также Чарон Вуд, моего издателя Джину Маунд и первых читателей Вэлери Геммел, Эдит Грэм, Стеллу Грэм, Стэна Николса и Тома Тэйлора, советы которых на протяжении создания книги были неоценимы.
Золотоволосый ребенок сидел один, как обычно, и гадал, погибнет сегодня его отец или нет. На некотором расстоянии, за дворцовым садом, его нянька разговаривала с двумя стражами, которые охраняли его в дневное время. Солдаты, суровоглазые воины, не смотрели на него и нервно отстранялись, когда он появлялся рядом.
Александр привык к такой реакции. В свои четыре года он уже понимал это.
Он с грустью вспоминал события трехдневной давности, когда его отец, снарядившись на войну, подошёл к нему в этом самом саду, в сияющем на солнце нагруднике. Доспех был так прекрасен, что Александр протянул руку, чтобы потрогать сверкающие железные пластины, обрамленные золотом, с шестью золотыми львами на груди. Но когда он потянулся к ним рукой, Филипп резко отстранился.
— Не трогай меня, парень! — проворчал он.
— Я не пораню тебя, Отец, — прошептал принц, глядя снизу вверх на обрамленное черной бородой лицо с ослепшим правым глазом, похожим на огромный опал под уродливым шрамом на лбу.
— Я пришел попрощаться, — буркнул Филипп, — и сказать, чтобы ты был прилежным. Учи уроки как следует.
— Ты победишь? — спросил ребенок.
— Победа или смерть, парень, — ответил Царь, встав на колено, чтобы посмотреть сыну в лицо. Он, казалось, смягчился, хотя выражение его лица оставалось напряженным. — Есть на свете такие, кто не верит, что я одержу победу. Они помнят, что Ономарх взял верх во время последней нашей схватки. Но… — его голос понизился до шепота, — когда стрела вонзилась мне в глаз при осаде Метоны, они говорили, что я не жилец. Когда я свалился с лихорадкой во Фракии, эти люди клялись, что сердце мое остановилось. Но я македонянин, Александр, и я так просто не умру.
— Я не хочу, чтобы ты умирал. Я тебя люблю, — произнес ребенок.
Лишь на мгновение лицо Филиппа смягчилось, рука его поднялась, словно бы для того, чтобы погладить сына по голове. Но мгновение миновало, и Царь поднялся на ноги. — Будь молодцом, — сказал он. — Я буду… думать о тебе.
Звук детского смеха вернул Александра из воспоминаний в настоящее. Он слышал, как за садовыми стенами играли дворцовые ребятишки. Вздохнув, он пошел посмотреть, какую игру они затеяли в этот раз. Должно быть, то была Черепашья Охота или Прикосновение Гекаты. Иногда он наблюдал за ними из окна своей комнаты. Одного из ребят выбирали на роль Гекаты, богини смерти, и он должен был искать остальных, найти, где они спрятались, дотронуться и превратить в рабов. Игра продолжалась до тех пор, пока все ребята не будут найдены и превращены в рабов Смерти.
Александр вздрогнул, несмотря на яркое солнце. Никто не звал его играть в такую игру. Он посмотрел на свои маленькие руки.
Он не хотел, чтобы пес умер; он любил щенка. И он очень старался, всегда сосредотачиваясь на том, чтобы, когда гладит собаку, его сознание было спокойным. Но однажды игривый песик кинулся на него, сбив с ног. В этот миг рука Александра метнулась сама собой, легонько стукнув животное по шее. Внезапно пес упал, глаза его остекленели, лапы задергались. Он умер за считанные секунды, но, хуже того, он разложился в считанные минуты, и сад тут же наполнился смрадом.
"Я не виноват", — хотел сказать мальчик. Но он знал, что это была его вина; знал, что на нем лежит проклятие.
В кронах деревьев запели птицы, и Александр улыбнулся, глядя на них. Закрыв свои зеленые глаза, мальчик позволил их пению проникнуть в себя, заполнить свое сознание, смешавшись с его собственными мыслями. Тогда песни стали обретать одному ему понятные смыслы. Не слова, но чувства, страхи, маленький гнев. Птицы галдели, предупреждая друг друга.
Александр посмотрел вверх и запел: — Мое дерево! Мое дерево! Убирайся! Убирайся! Мое дерево! Мое дерево! Лети прочь, не то убью!
— Дети не должны петь об убийстве, — строго сказала ему няня, которая появилась поблизости, но держалась, как всегда, на некотором отдалении.
— Об этом поют птицы, — возразил он.
— Тебе надо внутрь, солнце слишком припекает.
— Но ребята еще играют за стеной, — возразил он. — И мне нравится сидеть здесь.
— Ты сделаешь, как тебе велят, юный принц! — бросила она. Глаза его сверкнули, и он почти слышал, как темный голос внутри него шепчет: "Причини ей боль! Даруй ей смерть!" Он тяжело сглотнул, силой воли подавляя накатившую волну гнева.
— Уже иду, — мягко ответил он. Встав со скамьи, он подошел к няне, но та поспешно отошла, пропустив его вперед, и сопроводила его до покоев. Дождавшись, когда она уйдет, Александр выскользнул в коридор и пробежал к покоям матери, приоткрыв дверь и юркнув внутрь.
Олимпиада была одна, и она улыбнулась, раскрывая ему объятия. Он подбежал и обнял ее, прижавшись лицом к ее теплой груди. Он знал, что не было никого на свете красивее, чем его мать, и отчаянно вцепился в нее.
— Ты горяч, — сказала Олимпиада, откинув его золотые волосы и погладив лоб. Она наполнила кубок холодной водой и дала ему, наблюдая, как он жадно пьет.
— Как прошли твои сегодняшние уроки? — спросила она.
— Уроков не было, Матушка. Стагра заболел. Если бы у меня был пони, он бы умер?
Он увидел боль в ее лице, перед тем как она обхватила его руками, поглаживая по спине. — Ты не демон, Александр. У тебя великий дар; ты будешь великим человеком.
— Но пони умрет?
— Думаю, может умереть, — предположила она. — Но когда ты станешь старше, то научишься управлять… Талантом. Потерпи.
— Я не хочу никого и ничего убивать. Вчера ко мне на руку слетела птица. Она долго сидела у меня на руке, прежде чем улететь. И не умерла. Правда!
— Когда твой отец вернется в Пеллу, мы все поедем к морю, и будем кататься на лодках. Тебе понравится. Мы будем плавать и наслаждаться прохладным ветром.
— Он вернется? — спросил Александр. — Кто-то говорил, что он погибнет в битве с фокейцами. Говорят, что удача его иссякла, и боги покинули его.
— Шшшш! — прошептала мать. — Неразумно произносить вслух такие мысли. Филипп — великий воин, и у него есть Парменион.
— Фокейцы одолели его прежде, два года назад, — сказал мальчик. — Две тысячи македонян тогда погибли. А теперь афиняне высадились на нашем побережье, и фракийцы обратились против нас.
Она кивнула, тяжело вздохнув. — Ты слишком много всего слушаешь, Александр.
— Я не хочу, чтобы он умер… хоть он и не любит меня.
— Ты не должен так говорить! Никогда! — вскричала она, схватив его за плечи и с силой встряхнув. — Никогда! Он любит тебя. Ты его сын. Его наследник.
— Мне больно, — прошептал он со слезами на глазах.
— Прости, — сказала она, заключив его в объятия. — Так много всего, о чем я хочу тебе рассказать; многое объяснить тебе. Но ты еще слишком мал.
— Я пойму, — заверил он ее.
— Знаю. Поэтому и не могу тебе этого сказать.
Они еще немного посидели в молчании, Александр согрелся и задремал у матери на руках. — Теперь я вижу их, — пробормотал он сонным голосом. — Вот равнина, покрытая лиловыми и желтыми цветами. И там Отец в своей золоченой броне. Он стоит рядом с серым скакуном, Ахеем. А вон там враги. О, Матушка, их тысячи. Я могу разглядеть их щиты. Смотри! Вот знак Спарты, а там Сова Афин, и… а этого знака я не знаю, но вижу также эмблемы Фер и Коринфа… так много. Как сможет Отец побить их всех?
— Не знаю, — прошептала Олимпиада. — А что там происходит сейчас?
— Начинается битва, — ответил ребенок.