— Нет, — отвечал Спартанец. — Но ты не прав. Я никогда не был в этих городах, когда там творились убийства, грабежи и насилия. Я всегда управляю атакой, но когда стены падут — моя работа закончена. Я не ищу повода снять с себя ответственность за хаос, который за этим неизменно следует, но он никогда не творился от моего имени, и я в нем никогда не принимал участие. Что же до моих сегодняшних действий, то я не вижу себе оправдания. Мы здесь для того, чтобы спасти Александра — а я подверг миссию риску провала. Но я сказал, что такого больше не произойдет. И больше мне сказать нечего.
— Что ж, а у меня есть, что сказать — когда в следующий раз надумаешь свалять романтичного дурака, не жди от меня помощи.
— Вообще-то, я и в этот раз ее не ждал, — сказал Парменион, и его лицо посуровело, а взгляд устремился мечнику в глаза. — И знай, Аттал — если еще раз ударишь меня, я тебя убью.
— Во сне мечтай, — отозвался мечник. — Никогда не наступит тот день, когда ты превзойдешь меня на мечах или на копьях.
Парменион собрался было ответить, но тут увидел, как несколько женщин, пересекая поляну, направились к ним. Первая из них низко склонилась перед воинами, затем подняла взор со скромной улыбкой. Она была золотоволоса и стройна, с фиолетовыми глазами и лицом необычайной красоты.
— Благодарим вас, господа, за вашу помощь, — сказала она ласковым и переливчатым, почти что музыкальным голосом.
— Мы польщены, — ответил Аттал. — Но какой мужчина поступил бы иначе?
— Ты ранен, — молвила она и подошла, вытянув руку, чтобы коснуться его лица. — Ты должен дать нам залечить твои раны. У нас есть лекарственные травы, мази и порошки.
Не обращая внимания на Пармениона, женщины обступили Аттала, подвели к поваленному дереву и сели рядом с ним. Молодая девушка в голубом платье присела к мечнику на колени, взяла широкий зеленый лист и приложила к ране у него на щеке. Когда она убрала лист, порез исчез, словно его и не было. Другая женщина повторилапохожий маневр с порезом на его левом предплечье.
У кромки леса снова показался сатир и подскакал к Пармениону с кубком вина в руках. Спартанец поблагодарил его и сел выпить. Натянуто улыбнувшись, сатир ушел.
Попытка спасти женщин была в точности такой, как ее охарактеризовал Аттал: романтической, глупой и, принимая во внимание очевидное, самоубийственной, так что настроение Пармениона было хуже некуда, когда он сидел с вином поодаль от остальной группы. Прокручивая свои действия в голове, он вспомнил тихое удовольствие от созерцания этих женщин и внезапно вспыхнувший в нем гнев, когда услышал их вопли. Картины впечатывались в его сознание, словно распахнулось окно в потаенные закоулки его души, и он вновь увидел детей Метоны, небрежно сваленных друг на друга в огромный курган из мертвецов.
Город был обречен на уничтожение, и Парменион скакал через него, видя его опустошение. Он остановился на квадратной торговой площади, где снаряжались повозки для вывоза тел.
Никанор подъехал к нему. Обернувшись к белокурому воину, Парменион задал простой вопрос:
— Зачем?
— Что «зачем», друг мой? — отозвался Никанор, озадаченный вопросом.
— Дети. Зачем их убили?
Никанор пожал плечами. — Женщин отправят на невольничьи рынки Азии, мужчин — в Пелагонию, строить там новые крепости. За маленьких детей уже ничего не заплатят.
— И это ответ? — прошептал генерал. — Ничего не заплатят?
— А какой еще может быть ответ? — отозвался воитель.
Парменион выехал из города, не бросив ни взгляда назад, обещая себе никогда больше не смотреть на плоды таких побед. Теперь, в этом зачарованном лесу, к нему вдруг пришло и ударило с невероятной силой понимание, что он — трус. Будучи генералом, он запускал в движение события, которые приводили к ужасным последствиям, и верил, что не принимая участия в этом торжестве жестокости, он каким-то образом снимал с себя ответственность.
Глотнув вина, он осознал, что тяжесть этой горечи не вынести, и слезы потекли по щекам, а всё самоуважение вылетело из него в единый миг.
Он не понял, когда заснул, но пробудился на мягкой постели в комнате со стенами из переплетенных лоз и с потолком из листьев.
Чувствуя себя отдохнувшим и свободным от невзгод, с легким сердцем, он откинул покрывала и свесил ноги с кровати. Пол был устлан ковром из мха, он был мягким и пружинил под ногой, когда Парменион встал с кровати. В стенах из лозы не было двери, и он подошел и раздвинул висячую стену руками в стороны. Тут же в глаза ударил солнечный свет, едва не ослепив его, и он вышел в просторный двор, огражденный дубами. На миг он замер, пока его глаза привыкали к яркому свету, услышал звук падающей воды, обернулся и увидел водопад, ниспадающий с белого мрамора в бассейн, у которого сидела компания женщин. Еще несколько девушек купались в кристально-прозрачной воде, смеялись и плескались друг в друга брызгами, образуя маленькие радуги.
Когда Парменион подошел к ним, высокая фигура показалась справа, и он увидел минотавра, Бронта. Существо чинно поклонилось, его огромная бычья голова качнулась вниз и вверх.
— Добро пожаловать в мой дом, — сказал он.
— Как я сюда попал?
— Я принес тебя.
— Зачем?
— Ты выпил вина, Человек. Оно тебя усыпило и даровало сновидения. Потом появились еще македоны, и тогда Госпожа велела мне тебя отнести.
— Где Аттал?
— Твой спутник пока спит — и проспит еще долго. Идем, Госпожа ждет. — Минотавр зашагал вперед, мимо водопада, свернул направо, прошел через деревья и наконец вышел к другой стене из лоз. Две женщины встали перед ними, раздвинули лозы, пропуская минотавра внутрь. Парменион прошел за ним и оказался в растительном зале с кипарисами вместо колонн и цветочным потолком. Тут порхали разные птицы, то ныряя, то взмывая вверх, к разноцветным бутонам.
В зале было много бассейнов, обнесенных глыбами белого мрамора, из которых росли невероятные розовые и пурпурные цветы. Между бассейнами были выложенные желтыми камнями дорожки, извивающиеся на устланном мхом полу этого зала, или ведущие к возвышению в дальнем конце.
Не обращая внимания на женщин с сатирами, сидевших у каждого бассейна, Бронт прошагал к возвышению и остановился перед ним. Его братья, Стероп и Арг, сидели там, но Парменион едва взглянул на них; его взор приковала нагая женщина, восседавшая на троне, высеченном из огромной глыбы сверкавшего мрамора. Ее волосы были белыми, но не цвета усталой, блеклой седины — то была гордая, непокорная белизна горного снега. Глаза ее были серыми, лицо, не имевшее возраста, было гладким и упругим, но не юным. Тело было стройным, груди — маленькими, бедра — мальчишескими.
Парменион сделал низкий поклон. Женщина встала с трона, спустилась с возвышения, взяла Пармениона за руку, провела в глубину зала и наконец вывела его сквозь лозы в лощину, раскинувшуюся среди залитых солнечным светом холмов.
— Кто ты, Госпожа? — спросил он, когда она села под раскидистым дубом.
— Люди давали мне много имен, — ответила она. — Больше, чем звезд в небесах, пожалуй. Но ты можешь звать меня Госпожой. Мне нравится, как это слово звучит в твоих устах. А теперь сядь со мною рядом, Парменион, и расскажи о своем сыне, Александре. — Прошел миг, прежде чем он осознал, что она сказала, и холодная дрожь страха пробежала по его душе.
— Он сын моего Царя, — ответил он, расположившись на траве рядом с ней. — Он был выкраден Филиппосом. И я здесь для того, чтобы вернуть его к… отцу.
Она улыбнулась, но ее знающие глаза приковали его взгляд. — Это твой ребенок, зачатый в ночь Мистерий. Этот стыд ты носишь с собой — вместе с другими грехами и разочарованиями. Я знаю, Мужчина, знаю все твои помыслы и страхи. Можешь говорить открыто.
Парменион отвел взгляд. — Мне жаль, что ты видела так много, Госпожа. Меня печалит то, что я принес с собой так много… темного… в это прекрасное место.
Ее пальцы коснулись его лица, поглаживая кожу. — Не отягощай себя этим стыдом — только твои грехи сохранили тебе жизнь после того, как ты выпил мое вино. Ибо лишь добрый человек осознает вину, а ты не злодей, Парменион. В твоем сердце есть место доброте, и твоя душа светла — чего нельзя сказать о твоем спутнике. Его я оставила в живых лишь потому, что он нужен тебе. Однако он продолжит спать до тех пор, пока вы не уедете — и никогда не увидит мою страну. — Бодро поднявшись, она взошла на вершину холма и встала, всматриваясь в далекие горы. Парменион последовал за ней и услышал, как она называет разные места. — Там, далеко на западе, Пиндские горы, а вон там, за равнинами на юге, река Пеней. Тебе эти места известны, потому что они есть и в твоем мире. Но еще дальше на юг будут города, о которых ты ничего не знаешь: Кадмос, Фоспея, Леонидия. Они объединились в лигу, чтобы сражаться с Филиппосом — и скоро падут. Афины были уничтожены этой весной. Так что лишь один город продолжит борьбу против тирана: это Спарта. Когда разыщешь Александра, забери его туда.